— Прокажённые умеют плавать? — спросил зачем-то Вилли Хенкок.
— Ага, — сказал я, хотя не знал наверняка.
— А мы не умеем, — сказал один из братьев Маккарти.
— Значит, не годитесь в прокажённые, — сделал вывод Вилли Хенкок.
— Да в книге никто не плавает, — прикрикнул, наконец, я, — На кой ляд вы плавать собрались? Вы же прокажённые. Плёвое дело играть в прокажённых. Просто надо изображать больного и при разговоре слегка булькать.
Ребята наперебой забулькали.
— А смеяться они могут?
— Ага, — авторитетно кивнул я, — Только иногда они ложатся на землю, чтобы я омыл их раны и прочёл молитвы об исцелении.
— Я прокажённый!
— Я прокажённый! Буль-буль-буль!
— Буль-буль-буль, прокажённые!
— Буль-буль-буль, проказа!
— Отче наш, иже еси на небесех, да святится имя Твое…
— Буль-буль-буль!
— Заткнитесь на секунду, дети мои.
— Буль-буль-буль.
Потом прокажённые разошлись по домам обедать, по дороге идиотски булькая.
— Я прокажённый! Буль-буль-буль!
— А у меня призвание! — сообщил я мамане на всякий случай: вдруг миссис Маккарти зайдёт за близнецами или миссис Хенкок.
Маманя одновременно варила обед и не пускала Кэтрин залезать на ящик под раковиной. В ящике хранились моющее средство и щётки.
— Что-что, сыночек?
— Призван я, — повторил я.
Маманя взяла Кэтрин на ручки.
— Кто тебя позвал, куда? — озабоченно спросила она. Такого вопроса я не ожидал, но продолжал настаивать:
— Нет, хочу стать миссионером.
— Молодец, умница, — похвалила маманя, но как-то неправильно похвалила. Я хотел, чтобы она рыдала, а папаня пожал мне руку. Я и ему рассказал про призвание, когда он пришёл с работы.
— У меня, пап, призвание.
— Нет у тебя никакого призвания, — скривился папаня. — Мал ты ещё.
— Нет, есть, ещё какое, — настаивал я, — Господь говорил со мной.
Тут дело пошло не на лад. Папаня вместо того, чтобы пожать мне руку, накинулся на маманю:
— Что я тебе говорил! А ты поощряешь, потакаешь идиотству этому, — сказал он сердитым голосом.
— Ничему я не потакаю, — обиделась маманя.
— А я говорю, потакаешь! Потакаешь!
Маманя, похоже, на что-то решилась, но на что?
— Потакаешь ты! — взревел папаня.
Мама пошла в кухню, даже побежала, на ходу развязывая фартук. Папаня пошёл за ней с таким видом, как будто его поймали на горячем. И я остался один, не понимая, что произошло, и как теперь быть.
Потом родители вернулись и ничего мне не сказали.
Улитки и слизни — брюхоногие; они ходят животом. Я насыпал соли на слизня и глазел, как он мучается, как издыхает. Потом поддел слизня совком и устроил ему достойные похороны. Футбол правильно называется «европейский футбол», в отличие от футбола американского, напоминающего регби. В европейский футбол играют круглым мячом на прямоугольном поле, двумя командами по одиннадцать игроков в каждой. Цель игры — забить гол, т. е. поместить мяч в ворота противника. Ворота ограничены двумя вертикальными столбами и перекладиной, их соединяющей. Я заучил правила наизусть, просто потому, что они мне нравились. А нравились потому, что казались совсем не похожими на правила, звучали смешно, почти издевательски. Самый большой зафиксированный разрыв в счёте: 36:0 в игре «Арброута» против «Бонаккорда». Больше всего голов за один матч забил Джо Пейн в 1936 году, играя за команду «Лутон».
Последний из апачских повстанцев — Джеронимо.
Я поднял мяч кверху. Мы играли в Барритаунской Роще, потому что там были хорошие высокие поребрики, и мяч не убегал. Мяч, кстати, был лопнутый.
— Цель игры, — торжественно произнёс я, — забить гол, т. е. поместить мяч в ворота противника, которые… которые ограничены двумя вертикальными столбами и перекладиной, их соединяющей.
Все загоготали.
— Повторите, пожалуйста, профессор.
Я повторил, притом с джентльменским выговором, и все загоготали ещё громче.
— Дже-ро-ни-мо!
Последний из апачских повстанцев — Джеронимо. Последний из бунтовщиков.