В ответ брюнетка резко выпрямилась. Ее правильное лицо вытянулось настолько, что казалось на нем не было ни единой складочки или морщинки.
Она произнесла ледяным голосом:
— Я задала вам вопрос, девушка.
— А теперь я спрашиваю: кто вы?
Но Лайла уже поняла. Чемоданы, стоявшие рядом с приехавшей, стоили гораздо больше, чем ее, Лайлы, малолитражка. Одежда дамы не требовала специальных меток, чтобы выглядеть дорогой. И в довершение всего, ее молочно-белая кожа, фарфорово-голубые глаза, черные как смоль волосы и ярко-красные губы никого не оставили бы равнодушным.
— Капризная Белоснежка, — пробормотала Лайла.
— Прошу прощения?
— Да нет, ничего. Проходите.
Лайла отступила, пропуская женщину в прихожую. Та вошла, стараясь не коснуться юбкой обнаженных ног Лайлы, — высокомерие, показавшееся ей забавным.
— Где Пит?
Итак, она бывала здесь прежде.
— Отправился за покупками.
— А где Адам?
— В своей комнате, наверху.
— В последний раз спрашиваю: кто вы?
— Лайла Мэйсон.
— Лукреция фон Элсинхауэр.
Лайла никак не отреагировала. Вероятно, предполагалось, что девушка бросится ниц, она же только смерила даму взглядом, ничуть не тушуясь и ни в чем не уступая.
— Что вы здесь делаете, мисс Мэйсон?
Лайла слегка сощурила глаза и вызывающе подмигнула.
— Вас так и подмывает это узнать? — С упрямым удовольствием она наблюдала за тем, как вновь каменеет лицо женщины. — Не волнуйтесь, Лукреция. Я физиотерапевт, лечу Адама.
Гостья окинула Лайлу холодным взглядом, отметив босые ноги, узкие спортивные шорты, майку без рукавов с рекламой рок-радио и уж совсем не к месту большие серьги в ушах.
— Я хочу видеть Адама. — И подчеркнула: — Немедленно.
— Вас проводить? — сладким голосом произнесла Лайла.
— Я знаю, не надо.
— Понятно. — Она широким жестом пригласила гостью наверх.
Лукреция, с сумкой „от Луи Вюттона" на плече, ступила на лестницу.
Почти у двери в комнату Адама Лайла окликнула ее снизу:
— Возможно, мне следует вас предупредить. С ним приключилась беда в постели.
Брюнетка пожала плечами, подняв их чуть не до мочек ушей, — ну с кем не бывает.
— Ничего хорошего для хозяина, — философски изрек Пит, покачав при этом головой. — Она сказала: „Вытри здесь". Хозяин весь был мокрый. Я вытер. Поменял постель. Она сказала: „А теперь уйди". Я ушел. Ничего хорошего для хозяина.
— Кончай злиться. — Лайла выудила из салата, над которым он корпел, белую горошину и разжевала ее. — Можешь не объяснять мне, что из себя представляет эта мисс фон Элсинхауэр. Она, должно быть, потомок Гитлера.
Пит радостно похлопал себя по коленям, как делал в любом другом случае, если что-то казалось ему чрезвычайно забавным.
— И это вовсе не шутка. Я действительно так считаю.
С той самой минуты, как Лайла открыла входную дверь и увидела Лукрецию, стало ясно, что ее приезд ничего радостного не сулит. Может, она судила и необъективно, скорее всего, так оно и было. Эта женщина всего за несколько часов уже успела внести разлад.
После того как Пит сменил мокрые простыни, Лайла достаточно подождала, чтобы дать возможность Адаму насладиться встречей с Лукрецией, и постучала в дверь спальни.
Ответила Лукреция:
— Входите.
Впервые со времени появления здесь Лайлы комната Адама походила на комнату больного. Шторы на окнах были опущены и плотно задернуты, не только закрывая вид из окна, но не пропуская даже лучика света. Из стереоколонок едва доносились звуки камерной музыки, вместо громкого рока, как это обычно предпочитали они с Лайлой. Яркая реклама, которую она как-то принесла из своего очередного рейда по книжным магазинам и повесила на стене против его постели, куда-то подевалась. Атмосфера в комнате напоминала похоронную.
— Если так пойдет дальше, то мне придется завести собаку-поводыря, чтобы отыскивать своего пациента в этом мраке, — проговорила она с саркастической усмешкой. — Что с тобой стряслось? — Подойдя к кровати, Лайла увидела, что Адам распростерся на подушках, а на лбу у него компресс со льдом.
— Адам неважно себя чувствует. — Лукреция материализовалась, как фантом.
— Ничего удивительного. Он отвратительно напился вчера вечером. У него похмелье, поможет лишь томатный сок и несколько таблеток аспирина.
— Не думаю, что следует начинать какое-то лечение без консультации с врачами.
— Лечение?! Речь идет всего лишь о трех таблетках аспирина.
— Лайла, пожалуйста, — простонал Адам, — говори хоть чуточку тише.
Она склонилась к нему.
— Не будешь ли ты столь любезен объяснить мне, что здесь происходит? Время занятий, а ты лежишь в постели и изображаешь умирающего.
Он прикрыл лицо ладонями и стиснул виски.
— Моя голова сейчас расколется на куски.
— Безобразие, чемпион. Пора приниматься за упражнения.
Лукреция вклинилась между Лайлой и постелью.
— Вы, конечно же, не заставите человека, страдающего от боли, заниматься физическими упражнениями.
— К вашему сведению, мисс-фон-как-вас-там-зовут, большинство моих пациентов страдает от боли. Моя задача облегчить их участь. И в конечном счете мне это удается. А сейчас, прошу извинить. Нам с пациентом нужно работать.
— Вероятно, у вас ограниченный опыт работы в довольно узкой области, и, кроме того, вы излишне ревностно относитесь к своим обязанностям.
Лайла стиснула зубы.
— Я профессионал и имею достаточно опыта как в отношении с пациентами, так и с их сующимися не в свои дела друзьями, родственниками и любовницами, которые, может, и хотят добра, но ни черта не смыслят в физиотерапии.
— Вы похваляетесь своим профессионализмом, но ваше отношение и поведение... приходится только диву даваться.
— Кто-то сейчас добьется, что я просто соберу монатки и отправлюсь в ближайший мотель, если этот кто-то не уберет с дороги эту элегантную ослицу. Адам, — заявила Лайла, — вели ей исчезнуть до конца занятий.
Он с утомленным видом убрал лед со лба. Взор его метался от одной женщины к другой, но наконец остановился на Лайле.
— Но мне действительно плохо, Лайла. Нельзя ли провести занятия и упражнения после ленча?
Кровь прихлынула к ее щекам, и она тут же зарделась от гнева, бросив на него полный презрения взгляд, проигнорировала самодовольный вид Лукреции и выскочила из комнаты, хлопнув дверью так, что в доме задрожали все стекла до единого.
Сейчас на кухне в ожидании назначенного часа, чтобы сделать еще одну попытку, она вспыхивала от ярости каждый раз, как только прокручивала в мозгу всю сцену с начала до конца. Пит вынужден был несколько раз повторить, прежде чем до нее дошло, что он обращается к ней.
— Извини, что ты сказал?
— Ренч готов.
— Хорошо, пойду позову их.
— Это лишнее, мисс Мэйсон. Я пришла за подносом, — раздался с порога голос Лукреции. — Адам предпочитает ленч у себя в комнате.
— Ну что Адам предпочитает и что Адам будет делать — это совершенно разные вещи, — сухо проговорила Лайла, вставая с места и глядя в упор на Лукрецию. — Он уже в течение нескольких недель ест на кухне, с тех пор как научился передвигаться в кресле. Никакого подноса в постель. Нужны упражнения. Ему нужно вставать и двигаться самостоятельно. Черт меня побери, если он будет лежать в постели, питаясь с ложечки и принимая ваше сочувствие...
— Ваше мнение меня не интересует...
— Попробуйте только не спросить!
— ...Но Адам в совершенном изнеможении, поэтому я собираюсь позвонить доктору Арно, попросить его подъехать и порекомендовать, что он считает необходимым для Адама. Пит, почему ты не приготовил поднос с едой?
— Райра сказала „нет".
— Да приготовь ты ей этот чертов поднос, — сердито бросила Лайла и, обойдя Лукрецию, вышла из кухни.
— Вы уверены, что она все поняла?
— Абсолютно, — ответила трубка голосом доктора Арно. — Я объяснил мисс фон Элсинхауэр, что Адам значительно продвинулся на пути к выздоровлению за то время, что вы с ним работаете. Я сказал, что если все будет идти, как прежде, то он выздоровеет или почти выздоровеет уже в ближайшие недели, но крайне необходимо, чтобы ваш курс не прерывался, а у пациента сохранялся оптимистический настрой.