— Кормление грудью не так уж и важно, — спокойно сказал он.
— Для меня было бы важно.
— В самом деле?
В душе ее что-то дрогнуло.
— Не в этом дело, не сбивай. — Она вновь заговорила: — Вряд ли у тебя будут какие-то проблемы в супружеской жизни как при развлечениях, так и при продолжении рода. Для истинно любящей это не имеет значения. Но не секрет, что для тебя это важно. Поэтому, если уж ты так сомневаешься в своей мужской состоятельности, попробуй со мной, прежде чем сделать заключение о собственном бессилии и жениться на этой Белоснежке.
Воцарилось гробовое молчание. Слова Лайлы произвели ошеломляющее впечатление. Похоже, она сама не ожидала такого эффекта. Она слышала себя словно со стороны. Какой-то внезапный безотчетный порыв. Хотя, поразмыслив на досуге, Лайла пришла к выводу, что слова эти верны и отражают ее самые глубинные переживания.
Ее нисколько не интересовало мнение Лукреции, ее волновала точка зрения Адама. Она боялась поднять на него глаза. Видно было, что все сказанное глубоко запало ему в душу, но своего отношения он не высказал.
Круто развернувшись, Лайла, шлепая босыми ногами, выскочила из комнаты.
Прошло несколько томительных мгновений, прежде чем Лукреция, деликатно кашлянув, заговорила:
— Допустимо ли, чтобы человек, которому оплачивают услуги, дошел до такого нахальства, чтобы столь откровенничать в вопросах, которые его совершенно не касаются? Каким же наказанием она для тебя была, милый! — Она с отвращением передернула плечами. — Удивляюсь, как ты столько терпел ее. Я прослежу, чтобы она собрала свои вещи и убралась отсюда немедленно.
Адам схватил ее за руку, когда она поравнялась с креслом. Лукреция вопросительно посмотрела на него, удивленная силой его хватки.
— Собирать свои вещи придется не Лайле, а тебе.
Щеки ее внезапно побелели.
— Ты шутишь, Адам? Нельзя же так бездумно верить этой ненормальной. Это невозможно, ты же умный человек.
— Очень умный. Именно поэтому четко определяю каждого: друг он мне или враг. — И помолчав, добавил: — Или любовница. — Отпустив ее руку, он откинулся на спинку кресла. — Лайла не сказала мне ничего нового. — Он задумчиво улыбнулся, как бы отвлекшись на минуту от разговора. — Во всяком случае, в отношении тебя. — Когда он вновь сосредоточился на Лукреции, лицо его посерьезнело. — Мне известно о кредиторах, толпящихся у тебя под дверью.
— Как бестактно с твоей стороны упоминать о деньгах, Адам.
— Я бы и не вспомнил об этом, не будь деньги той причиной, по которой ты здесь. — Он продолжил прежде, чем она принялась неубедительно все отрицать: — Впрочем, у нас были прекрасные времена, Лукреция.
— Прекрасный секс.
Он бесцеремонно отмахнулся.
— Это всегда настолько легко достигалось, что теряло всякую ценность еще до того, как мы попадали в постель.
— Ты...
Он пропустил мимо ушей ее злобное оскорбление.
— Я никогда не собирался жениться на тебе. И в мыслях не было. С момента нашей первой встречи мне стало ясно, почему ты неотступно преследуешь меня.
— Я сразу же влюбилась в тебя! — воскликнула она.
— В пакет моих акций.
— Не правда. У меня глубокое чувство к тебе. Я приехала, чтобы...
— Осуществить то, что предположила Лайла. Ты намерена была окружать меня своей нежностью, заботой до тех пор, пока я из благодарности не женюсь на тебе. И это стало бы неплохой сделкой для нас обоих. Я получил бы жену, которая терпела бы мою неполноценность. А ты мужа с деньгами, который бы вытащил тебя из долговой ямы. Ты просчиталась лишь в одном, — продолжил Адам. — Я вовсе не желаю, чтобы со мной нянчились как с младенцем всю оставшуюся жизнь. Я всегда и всего добивался сам и отношусь к этой своей неудаче как к временной. Быть может, мне придется руководить корпорацией из инвалидной коляски, но я никогда не смирюсь с ролью прикованного к постели калеки, который спокойно ждет, когда атрофируется его разум, в то время как любящая жена пользуется этим.
— По-моему, последние два дня ты в полной мере наслаждался положением инвалида, — холодно заметила Лукреция.
— Ты поймала меня, когда я устроил себе разгрузочный день, — с досадой ответил Адам. — Я надулся из-за того, что Лайла меня оттолкнула. Кроме того, хотелось посмотреть, как далеко ты зайдешь. Надеялся, что ошибался. Фраза, конечно, избитая, но я дал тебе достаточно длинную веревку, а ты повесилась на ней.
— Я проходила твое унизительное испытание, так?
— Не ты, а Лайла, и прошла его отлично. Ты проиграла.
Лукреция презрительно поджала губы.
— Если уж вспоминать избитые фразы, то твоя привязанность к этой сквернословящей шлюшке просто смешна и умильна до слез. Любой мужчина в твоем положении вообразил бы, что влюблен в своего физиотерапевта.
— Ты почти дословно повторила ее слова. Но думаю, вы обе ошибаетесь.
— И ты еще гордишься своим умом, — с пренебрежением отозвалась она. — Неужели ты не видишь, что это единственная женщина, доступная тебе?
— Ты тоже была доступной, Лукреция, — мягко напомнил он. — Но я ведь не захотел тебя, не правда ли?
— Говнюк!
Несколько озадаченно он заметил:
— А ты еще обвиняла Лайлу в сквернословии!
— Она одевается, как проститутка!
— Ты изо всех сил пыталась продать себя.
— Не верю, что ты в самом деле хочешь ее.
— Да, хочу, — произнес он, и лицо его расплылось в улыбке. — И намерен поймать ее на слове.
Из окна своей комнаты Лайла наблюдала, как Пит распахнул перед надменной Лукрецией заднюю дверцу автомобиля. Когда та уселась, он занял место водителя. Бедный Пит! Ему придется до аэропорта терпеть ее общество, вряд ли она в хорошем расположении духа.
Что касается Лайлы, то она была на седьмом небе.
Она преодолела все препятствия, стоявшие перед Адамом на пути к выздоровлению: сначала ярость, затем глупую детскую влюбленность, его сочувствующую союзницу. Всегда найдутся друзья или родственники больного, которые стремятся отменить наставления физиотерапевта. Несмотря на то что вызваны они любовью и состраданием, для пациента они вредны.
Хочется надеяться, что они с Адамом видели Лукрецию в последний раз. Теперь все пойдет как по маслу.
Правда, осталась еще одна маленькая неувязка личного плана, но Лайла решила вернуться к этой проблеме в будущем.
Она подождала, пока машина скроется в сумерках и постучалась к Адаму. Услышав приглашение, она вошла и остановилась на пороге, неожиданно для себя придя в смятение.
— Она уехала.
— Скатертью дорожка.
— Ты не скорбишь? — недоуменно покачала она головой.
— Гора с плеч.
— Объяснишь, в чем дело?
— Нет.
— Пришлось изрядно повоевать?
— Нет слов.
— Вот черт! А так хотелось услышать пикантные подробности вашей баталии.
— Жаль тебя разочаровывать. — Адам широко улыбнулся. — Но отложим все до следующего раза. На сегодня с меня хватит Лукреции, сыт по горло.
Втайне ликуя от его слов, Лайла делилась впечатлениями:
— Она весь дом вверх дном перевернула, пока собирала вещи и готовилась к отъезду. Поэтому пришлось отложить занятия до ее отъезда.
— Я так и понял. Но сейчас, коль скоро ты уже здесь, не заняться ли нам снова брусьями?
Она осторожно, кончиками пальцев, постучала себя по голове.
— Я не ослышалась? Не ты ли тот самый пациент, который сегодня утром устроил такую шумиху из-за брусьев?
— Я переменил свое отношение.
— Ясно. Итак...
— Погоди-ка. Где мой плакат? Который Лукреция обозвала „бельмом на глазу, оскверняющим эти стены".
— Вот сука! — воскликнула Лайла, уперев руки в боки. — Так назвать мой плакат! И что ей не понравилось в картинке, где изображены женщина и корзина с фруктами?
— Думаю, дело не в этом. Просто ей не по душе непосредственное сочетание женщины с бананом.
— Видимо, просто нет вкуса.
— Где же она? — спросил Адам, тихонько потешаясь над ее раздражением.