Лайла, составив кулачки у него на груди, уперлась в них подбородком. И глядя в упор, сказала:
— Это как раз нормально. Любой на твоем месте почувствовал бы то же самое. Есть такой синдром: „Почему именно Я?" И это справедливо, действительно, почему ты?
Адам задумался.
— Не знаю, была ли это милость Божия или наказание. Я много размышлял об этом, придя в сознание. Почему выжил именно я?
— Не вини себя в том, что выжил. Ага, а ты, я вижу, именно этим и занимаешься, — произнесла она, уловив на его лице покаянное выражение. — Иногда это самое страшное для тех, кто остался в живых.
— И об этом я тоже думал, особенно перед тем, как меня привезли сюда. Невыносимо лежать там, в больнице в Риме, испытывать боль и страх, быть беспомощным и неподвижным.
— Чего ты боялся больше всего?
Адам немного помолчал.
— Я боялся, что никогда уже не буду самим собой. У меня было ощущение, будто я не только не способен двигаться, но и утратил собственное „я".
— Это тоже один из симптомов твоей болезни. — Она легко и нежно поцеловала его. — Что это? Какая-то странная у тебя улыбка.
— Знаю, звучит глупо, но я очень смутился, когда меня впервые положили на эту... — Он сделал выразительное движение руками.
— Наклонную кушетку.
— Да. И я всего себя облевал. Представь, Адам Кэйвано, главный управляющий сети отелей, разбросанных по всему миру, — и такой позор.
Она немного подалась к нему и снова поцеловала, на этот раз уже крепче.
— Только ты единственный и думал об этом.
— Знаю, я доставил всем столько хлопот.
— Не говори глупостей.
Он огорченно рассмеялся, но затем посерьезнел.
— Одна из моих отличительных черт — это нетерпимость к собственным недостаткам.
— У тебя не может быть терпимости к тому, чем ты не волен управлять.
Адам сверху посмотрел на нее.
— Я думаю, ты подпадаешь под эту категорию. Я не могу тобой управлять.
Она хихикнула.
— Вот почему я тебе не нравлюсь.
— Ты мне нравишься, — сказал он тихо и серьезно, чем сразу же привлек ее внимание.
— Да? С каких это пор?
— С того момента, как... Не знаю.
— Зато я знаю. С того момента, как я сняла с тебя шорты и запрыгнула на твои кости.
— Нет. То есть, да. Мне это понравилось, даже очень, — произнес он с игривым огоньком в глазах. — Но только секунду назад мне пришло в голову, что ты меня привлекаешь еще и как человек.
— Почему?
— Думаю, потому что ты терпеливо меня слушала.
Лайла кончиком пальца провела по его губам.
— Очень хорошо, что ты поделился со мной. Нужно же перед кем-то выговориться. Говорят, в больнице ты отказывался делать это.
Он пожал плечами.
— Я чувствовал себя идиотом.
— Ты слишком сильный, чтобы искать чьей-то помощи, правда же? — Она нарочно произнесла это задиристо, чтобы вызвать у него улыбку.
— Спасибо тебе, Лайла, что просто выслушала меня.
— Не за что.
Он принялся играть прядью ее волос.
— Тут мы затронули очень серьезную тему, а мне трудно философствовать, когда поперек моего живота разлеглась такая соблазнительная девчонка.
— Да что ты?
— Хм. — Он разглядывал ее с нескрываемым любопытством. — Но теперь, когда я раскрыл тебе все свои секреты, давай-ка поменяемся ролями. Расскажи мне, почему и как.
Как бы ненароком Лайла потянула его за мочку уха. Приятное ощущение, но оно все же не оправдывало того подчеркнутого внимания, с каким она это делала.
— Что — почему и как?
— Почему ты до сих пор девственница?
— Короткая у тебя память.
Адам, нахмурившись, посмотрел на нее.
— Почему ты до сих пор девственница и как вообще такое возможно?
— Технически очень просто, потому что я никогда не спала с мужчиной.
— Это ответ на второй вопрос. А как насчет первого? Напомню, я спросил почему.
— Я раньше никогда не хотела.
— Лайла, — произнес он с видом папаши, распекающего ребенка, который не хочет сознаваться. — Мне нужна правда.
— А это правда Ты же меня хорошо знаешь. Так неужели ты думаешь, что я сохранила бы девственность по какой-либо другой причине?
Он все еще казался озадаченным.
— Это на тебя не похоже. Ты можешь сделать и сказать все, что угодно, без малейшего колебания. И трудно поверить, чтобы ты, такая раскованная и свободная, никогда не занималась сексом.
— Я хожу на футбольные матчи и болею за игроков, но никогда не играла в футбол сама.
— Не вижу связи.
С легким оттенком раздражения Лайла вздохнула.
— Ну и что ты предлагаешь? Чтобы я вырезала у себя на лбу огромную красную букву „Д"?
Он обнял ее за талию и крепко сжал. Коснувшись носом ее шеи, произнес:
— Уже слишком поздно.
— Понятно. Вот почему тебя это так интересует.
— Я был удивлен, даже, скорее, шокирован. А ты до сих пор так и не ответила.
— Все очень просто. Мне никогда раньше не хотелось заниматься любовью.
Он уже снова покачал головой.
— Нет, тут дело в другом. Он попытался заглянуть ей в глаза в поисках правды, но она быстро отвела их. — Это имеет какое-то отношение к нашему разговору о том, что ты чувствуешь себя не такой, как все?
— Конечно, нет!
— Наконец-то!
Она метнула на него острый взгляд.
— Ну хорошо. Вполне возможно. И что с того?
— А то, что ты красивая, веселая, чувственная, сексуальная женщина, вот что. Так почему же ты лишаешь себя самых богатых ощущений, какие только доступны человеку?
— Потому что, найдись способ испортить самые богатые ощущения, которые только может испытывать человек, я бы докопалась до него.
Адам несколько смягчился.
— Может, объяснишь?
— Нет. Хотя, да. Потому что у меня сложилось впечатление, что ты все равно не отступишься.
— Ладно.
Она покорно вздохнула.
— Мне казалось, что в сексе я буду такая же неловкая и неуклюжая, как и во всем остальном. Я имею в виду не в постели, конечно. Я имею в виду все остальное, что сопряжено с ним. Я боялась, что, несмотря на предосторожности, забеременею. Я бы как раз оказалась тем самым одним процентом из ста, на который таблетки не действуют. Я боялась, что влюблюсь в кого-нибудь, кто не будет любить меня, или наоборот. — Она посмотрела на него своими огромными голубыми глазами, ища в нем понимания. — Я знаю, сейчас это звучит смешно, но я ошибалась во всем, что когда-либо делала.
— Кроме баскетбола и тенниса. Элизабет мне рассказывала.
— Да. Я была неплохо натренирована, но бросила студенческую баскетбольную команду.
— Можно спросить почему?
— Из-за того, что нужно было пришивать блестящие полоски по краям спортивных трусов. Это было так уродливо, Адам, — добавила она, когда он расхохотался. — А мужчины буквально сатанели, когда я обыгрывала их в теннис, поэтому я ушла и из него. Видишь? Получалось, что и в сексе удачи мне не видать. — В голосе ее послышалась уязвленность, хотя она этого не осознавала. — Не хватало мне еще одной неудачи на своем счету. К тому времени я уже достаточно повзрослела, чтобы ответить любому „да" или „нет". Элизабет вышла замуж за Джона Берка. Из нее получилась идеальная хозяйка. Муж обожал ее. Она родила великолепных, здоровых, не по годам смышленых детишек. А если бы я вступила в связь с мужчиной, это наверняка кончилось бы ужасным скандалом.
— Но ты же встречалась?
— Да, со многими. Но никогда не позволяла затащить себя в постель.
— Бедолаги.
— Ха, свидания не обязательно заканчиваются постелью. Я никогда не раздавала пустых обещаний. Я никого из них не любила. И поэтому меня не волновало, что они понимали все по-своему, а потом возмущались и проклинали меня, оскорбляли последними словами, заходились в ярости и больше со мной никогда не встречались.
— Но, Лайла, ты так себя ведешь, разговариваешь, что нечего удивляться, что мужчины чувствуют себя игрушкой в твоих руках, если ты не доводишь дело до конца.