— Я уже слышал о твоём подвиге, Герольт! Склоняю перед тобой голову! — радушно заговорил Теодорих. — Говорят, ты первым раскусил коварный замысел мусульман. Страшно представить, что было бы, если им удалось взять наши укрепления и открыть ворота Святого Лазаря! Это был бы конец Аккона!
— Не так уж все было интересно, как тебе рассказывали! — попытался успокоить его Герольт, втайне радуясь похвале рыцаря, который был старше его на пять лет. — Наша стража так или иначе подняла бы тревогу. Я опередил их на пару минут, только и всего.
— Но и крови тогда пролилось бы больше! Ты должен мне все рассказать, и со всеми подробностями! Жаль, что меня там не было. Давно я не отправлял мусульманина в преисподнюю! Ну ничего! Придёт время, и я подниму на клинок другого барана в тюрбане!
— Да, таких возможностей у тебя будет много, — сухо ответил Герольт. — Только чудо может изменить место, на котором мы примем мученическую смерть во славу Божью. Этим местом будет Аккон.
Теодорих, сбитый с толку такими словами, наморщил лоб.
— Что ж! Если на то воля Божья, так тому и быть. Но, похоже, отвага покидает тебя, когда ты думаешь о муках во славу Господа Бога и Спасителя нашего? Уж не показалось ли тебе при виде мусульманского войска, Что ты поспешил принять обет тамплиера?
— Нет. Можешь быть спокоен, таких сомнений у меня не было, — сказал Герольт. Про себя он, однако, подумал, что в минуты страха действительно задавался подобными вопросами. Но неизменное сопротивление греховному миру и самоконтроль были неотделимы от такой, посвящённой Богу жизни. — Я не забываю, что солдат Христа не тот, кто считает свою жизнь потерянной, а тот, кто живёт и всегда сражается за него.
Теодорих ухмыльнулся и хлопнул Герольта по плечу.
— Какие мудрые слова для такого юного рыцаря! Мы, тамплиеры, не проиграем битву в Акконе! Можешь быть уверен: вместе мы ещё не раз повоюем с неверными! И, скажу тебе, однажды наше черно-белое знамя снова будет развеваться над храмом в Иерусалиме! — закончил он свою пламенную речь.
— Даст Бог, так оно и случится, — заключил Герольт и, извинившись, отправился к своим лошадям. Тщательный уход за оружием, доспехами и особенно за лошадьми был важнейшей обязанностью тамплиера. Состояние лошади, прежде всего её сила и быстрота, могло решить исход битвы. Поэтому после матутины — утренней мессы, начинавшейся в два часа летом и в четыре часа зимой, — тамплиер отправлялся в конюшню, чтобы осмотреть своих лошадей и дать оруженосцу необходимые указания. После этого он мог снова поспать несколько часов, а потом отправиться ко второму богослужению.
Наряду с дорогими доспехами и оружием, полностью оснащённый рыцарь должен был также иметь по крайней мере трёх лошадей, что с самого начала ограничивало круг желающих быть принятыми в орден тамплиеров. Поэтому не удивительно, что на каждого полноценного рыцаря приходилось в среднем десять других собратьев — в основном сержантов, которые вместо вожделенного белого одеяния носили коричневые или черные плащи.
Позже Герольт вошёл в просторную конюшню, в которой стояло несколько сотен боевых коней, и осмотрел своих лошадей. Все было в полном порядке. Юный Одо Красный Вихор и Лудольф Молчаливый, служивший ордену в Утремере столько же лет, сколько прожил Герольт, содержали его лошадей в безупречном состоянии. И он не поскупился на похвалу для обоих братьев — жизнь Герольта на поле боя не в последнюю очередь зависела от их верности и добросовестности.
Он уже шёл обратно в замок, когда услышал, как кто-то с издевательским пафосом читал:
— Итак, стремитесь же, о рыцари, вперёд! Гоните же врагов Христа и не забудьте, что Божия любовь вас не покинет равно в жизни, как и в смерти! Сколь достославно возвращение победителя из боя! Блаженна смерть тяжёлая в бою!
Герольт ещё не обернулся, но уже понял, кто цитирует слова прославленного аббата-цистерианца Бернара Клерво, к советам которого прислушивались могущественные папы и короли и который приложил руку к составлению устава тамплиеров. Это был дерзкий француз Морис де Монфонтен!
5
Герольт оглянулся и свирепо взглянул на Мориса. После схватки на крепостной стене француз ещё ни разу не попадался ему на глаза. И его нисколько не опечалило бы то обстоятельство, что пути их больше никогда не пересекутся.
Морис приближался к нему с театрально разведёнными руками и наглой ухмылкой.
— Возрадуйся, борец, что ради Господа живёшь и побеждаешь! Но возликуй вдвойне, когда умрёшь и с Господом воссоединишься! — цитировал он легендарного аббата. Внезапно на лицо Мориса легла маска скорби, и он добавил печально: — Да, сегодня утром я был на волосок от венца мученика… Лучше сказать: на одну треть копья, если бы не ты, Герольт фон Вайсенфельс. Но будь уверен, что я тебя в этом не упрекаю, а великодушно прощаю тебя. Дворянин моего происхождения должен позаботиться о том, чтобы принять смертельный удар врага стоя, а не лёжа. Ты не находишь?
Герольт не верил своим ушам и молча смотрел на него. Не то чтобы он ждал слов благодарности от этого заносчивого парня, но без раздумья помочь товарищу в бою, даже если ты невысокого мнения о нём, — один из главнейших законов каждого рыцарского ордена. И прежде всего, это закон для воина Господня, носящего плащ тамплиера. Но то, что над такой помощью можно посмеяться, Герольт предположить не мог. Это было уж слишком!
— Говорят же, что нас, тамплиеров, обвиняют в гордыне и высокомерии, — ответил Герольт, едва сдерживаясь. — К некоторым из нас это действительно относится. Они не знают, что покорность — хранительница всех добродетелей!
— Ну да, много званых, да мало избранных! — беззаботно ответил француз.
Герольт бросил на него яростный взгляд.
— Можешь радоваться тому, что устав предписывает нам обнажать меч против другого христианина только после третьего выпада с его стороны! — продолжил Герольт и демонстративно положил ладонь на рукоятку меча. — Не хватает только одного, Морис де Монфонтен! После него ты испытаешь на себе сталь моего клинка, даже если это будет стоить мне плаща!
Едва Герольт сказал это, он тут же понял, какие страшные слова он произнёс в гневе, и испугался. Потому что дуэль между братьями-тамплиерами влекла за собой исключение из ордена или, по крайней мере, за это тамплиера лишали плаща и изгоняли из общины на один год и один месяц. Но необдуманные слова уже были произнесены, а взять их обратно ему мешала гордость.
Эти слова бросили француза в холод, как если бы ему дали звонкую пощёчину. Он побледнел и уже не мог скрыть волнения.
— Пресвятая Богородица! У меня и в мыслях не было намерения посмеяться над тобой и тем более оскорбить, Герольт фон Вайсенфельс! — проговорил он. — Клянусь честью тамплиера!
Герольт не ответил. Он пренебрежительно посмотрел на него и отвернулся. Втайне он был рад тому, что высокомерный брат по ордену проявил достаточно благоразумия и дальновидности, чтобы не доходить до дуэли, — она плохо окончилась бы для обоих.
— Подожди! Так мы не можем разойтись! Я должен поговорить с тобой! Ты не так меня понял, поверь! — Он схватил Герольта за плечо.
Герольт сбросил его руку и зашагал к широким двойным воротам, ведущим во двор. Морис, не признавший себя побеждённым, последовал за ним.
— Я понимаю, что ты не можешь по-хорошему поговорить со мной. С моей стороны было глупо увлекаться собственными шутками. Но ты должен дать мне возможность извиниться за мой промах и любым способом отблагодарить тебя за то, что…
Но Герольт не желал выслушивать извинения Мориса, а тем более поспешно произнесённую им благодарность.
— Побереги дыхание и не отягощай меня больше! — выпалил он и вышел из полутьмы конюшни на запитый солнцем двор. — А если считаешь, что должен мне, будь добр, зайди в другой раз!
— Но прежде чем я… — только и успел сказать Морис, потому что в этот момент к ним подошёл капитан Рауль де Лианкур.