Следом запела и Светлана, ее исполнение не шло ни в какое сравнение с приблатненными выкриками размалеванных эстрадных певичек конца двадцатого века, столь привычными для слуха Игоря. Под мерный перезвон струн и аккомпанемент морской волны, набегавшей на берег, братья услышали такую балладу:
Ингвар вздрогнул, где-то за холмами прозвучал гонг, и рог в свою очередь затянул унылую вечернюю песнь — то угас последний солнечный луч, красный диск скрылся за обзором. Все замерли…
— Раунд прошел в позиционной борьбе — усмехнулся Игорь в усы.
— Ночуйте с нами! Рискованно вам в потемках под свои же стрелы соваться! — нарушил Всеволод повисшее в воздухе молчание.
Ярославова «Правда» узаконила деление божьих рабов на «новых» русичей огнищан и русичей «старых» — смердов: «Если холоп ударит свободного человека и скроется, а господин не выдаст его, то взыскать с господина 12 гривен. Истец же имеет право везде умертвить раба, своего обидчика». Впрочем, тогда ни одному княжескому холую не пришло в голову обозвать всех смердов ленивыми и ни на что не способными. Умения трудиться народу русскому не занимать.
Хромой сын Владимира, подобно отцу, весело проводил ночи в своей загородной резиденции, селе Берестове.
Иерей местной церкви Святых апостолов, Илларион, вскоре стал митрополитом и благословил православных на окончательное изничтожение языческой ереси.
С той поры служители Велеса засекретили свою деятельность, хотя то здесь, то там появлялись перехожие калики, лечившие заклинанием да заговорами. Костоправы и травники, скоморохи и сказители путешествовали по дорогам и почитались за юродивых да блаженных. Волхвы и вещуны схоронились в чащах и пещерах. Впрочем, через двадцать лет, один из них, по слухамдед руянского волхва Любомудра возглавил восстание в Новом городе. Бедный люд взялся за колья, но жрец не хотел крови, наивный, он верил в силу Слова, ведь и зверь, бывает, слушает, как человек. Епископ Новгородский в полном облачении и с крестом в руках вышел на вечевую площадь, предложив всем язычникам отойти к волхву, а христианам собраться вокруг князя Глеба.
Сам князь вышел на переговоры:
— Если ты волхв, скажи, что сбудется с тобою самим?
— Мои боги говорят, что ты не в силах причинить мне вред. И еще говорят мои боги, что свершится скоро великое чудо.
— Говорят? Врут твои истуканы!
Получи!.. — с этими словами Глеб обрушил топор, ранее спрятанный под плащом, на голову жреца.
Все, кто стал за язычника, были порубаны предательски налетевшей, остервенелой и вооруженной до зубов дружиной.
Года через три епископ Феодор скончался при странных обстоятельствах, Глеб тоже отправился вслед за святым отцом в свой христианский загробный мир два лета спустя. Произошло это, надо полагать, не без ведома Стрибога.
Ах, как все похоже! Язычников никогда не любили — их боялись, не важно, были они японцами, эфиопами, татарами или итальянцами. Не было и нет всеобщего рецепта от бед, единого лекарства от всех болезней. Если власти и знали об этом, то от осознания собственного бессилия казнили направо и налево, тщетно доказывая свою необходимость и значимость. Любой инакомыслящий тем или иным способом преследовался, изничтожался, его втаптывали в грязь, сжигали и распинали. Между тем, именно еретики от науки, отщепенцы от религии, язычники искусства подымали человеческую культуру ввысь, покоряя вершину за вершиной. Именно то, что называют благом цивилизации или государственным благом неумолимо сталкивало культуру вниз и обращало в ничто.