И в тот же момент тяжелая арбалетная стрела вонзилась толстяку в грудь. Кто-то из арбалетчиков поспешил нажать на спуск, увидев незащищенную спину руга.
Вполне вероятная случайность, ничего чудесного…
Не вставая, чтобы не попасть под другие стрелы, Святобор подтянул лук и колчан толстяка, закинул за спину.
Вырвал из пухлой ладони кинжал, погрузил в глазницу маски — кто его знает, насколько живуче это чудище. Завыл, зарычал бером, отгоняя приблизившихся всадников. И рванул к оврагу зигзагом, ног не чуя под собой, раскачиваясь и вихляя на бегу, как сухой лист, подхваченный ураганом, не надеясь уже, однако, уйти живым.
К его удивлению, он через три мгновения вломился в заросли даже не задетым вторично, словно и не целилось в него только что полсотни арбалетчиков. Посмотрев назад, Святобор понял причину такого небрежения.
Латники, опустив арбалеты, толпились в отдалении, поглядывая на мертвого толстяка и непрерывно крестясь.
Один из всадников, главный, гарцевал возле трупа, словно не решаясь спешиться; еще несколько остановились дальше, переговариваясь. По всему видать, что случившееся произвело на них впечатление, и они сочли судьбу берсерка не стоящей внимания.
Чем бы ни был вызван такой поворот событий, Святобора он более чем устраивал. Если уж не удалось покончить с епископом, так хоть чудище какое-то завалил, обчистив притом. Два десятка врагов никогда уже больше на ругов мечи не поднимут. Ну и в живых остался, что тоже не последнее дело.
— Жаль, нашествие от этого не остановится, — размышлял Святобор, — а вот даже без одного епископа даны вполне могли назад повернуть. Святоши теперь на берег вряд ли сунутся, понаставят вокруг воинов — мышь не проскользнет, птица не пролетит. Надо будет осмотреть оружие толстяка повнимательнее, не у Сварожича же учился он так стрелы метать… Они могли быть отравлены, так что рану нужно осмотреть… Хотя морская водица яд уже вымыла.
Ну, а сейчас надо возвращаться к городу.
Пристроив трофеи поудобнее, Святобор бесшумно заскользил по склону оврага, и перебравшись на его противоположную сторону, исчез среди деревьев…
Ингвар и в самом деле никуда не торопился. Это дало Игорю время на размышления. Все эти дни, час за часом, минутой за минутой он обдумывал прощальные слова деда Олега:
«И не пытайся спасти Аркону!»
Какого черта тогда им с Ингваром этот меч, алчущий вражеской крови? К чему двадцать семь лет бесконечных тренировок, начиная с детской игры в Царя Горы, уличных мальчишеских драк и оканчивая недавними Ступенями Радегаста. По ним взбирался каждый юноша, желая выбиться в Мастера Старшего, или Внутреннего, Круга, их преодолевал всякий молодой Мастер, чтобы заслужить высокое звание Учителя.
Ингвару осталось последнее испытание.
Предыдущей ступенью стала та самая разведка на материке, из которой не вернулись ни Редон, ни отец.
«В конечном счете, дед лишь советовал. А последую ли я его совету?» спрашивал Игорь себя.
— Нет! — отвечал ему Ингвар.
Эта дерзкая мысль так часто посещала молодого руга, а он настолько уверовал в силу Власова меча, что решил не просто спасти дощечки волхвов, Ингвар хотел оборонить остров, Аркону, святилище. И он знал, что сумеет это сделать, полагаясь на мощь колдовского оружия.
Теплый грибной дождик смастерил из воздуха и солнечных лучей дугу Ра хозяина Небесной Реки. Свеи называли ее мостом Хеймдалля, по имени светлого аса, или Бильрест.
— Ура! — славили небожителей волхвы. — Встретимся у Ра! — прощались умирающие с родными и близкими, и все радовались им вослед.
Вот вам еще одна страшная христианская сказка о диких варварских народах, которые смеются на поминках.
Неспроста русскую тризну сопровождали шумные, веселые пиры…
Аркона раскинулась у входа в вик, что глубоко проник внутрь суши, поэтому даже во время сильного шторма судам у пристани было покойно. На западной окраине города высилась белая скала детинца, с северо-востока на Аркону сползала столь же светлая громада голого холма с Храмом Световита на вершине. Холм опоясывала стена, сложенная из известняковых глыб. Изрядно потрепанная временем, она все-таки внушала почтение всякому неосторожному врагу. Северный мыс напоминал по форме морского ската, который показывал всему Датскому королевству гигантский язык. За мысом шла гряда косы, она степенно меняла форму с запада на восток, раздавалась вширь, превращаясь в остров. Выгнутая Варяжским морем в сторону материка гряда тянулась почти две мили, образуя с одной своей стороны фьорд. Кое-где, особенно во время приливов, ее ширина сокращалась саженей до пятисот, хотя в некоторых местах достигала двух с половиной верст.