Василий неопределенно посмотрел ввысь, но тут же одернул себя: «Ишь, засмотрелся! А ну, вперед!.. Я всегда готов по приказу Рабоче-Крестьянского Правительства выступить на защиту моей Родины — Союза Советских Социалистических Республик, и как воин… — тут он ускорил шаг, пряча щеки в кучерявый черный воротник-… и как воин Рабоче-Крестьянской Красной Армии, я клянусь защищать ее мужественно, умело, с достоинством и честью, не щадя своей крови и самой жизни для достижения полной победы над врагами.
Если же по злому умыслу я нарушу… Вон, брат отца. Умница. Книжный человек. А двадцать лет отсидел ни за что… И чего он мог нарушить одному Богу известно.»
Впрочем, дядька Олег не любил распространяться на этот счет. И, что касается его срока — так это односельчане только подумали — не миновала, мол, Власова суровая кара советского закона. Ну, был мужик, да сгинул. А за что? Куда?
Деревенька маленькая. Худая. Всяк про соседа своего знает. Но про Олега никто ничего толком не ведал. Пропал дядька в двадцатом, Ваське тогда три годика было, а объявился лишь в тридцать восьмом. Вернулся, старый черт, ничуть не изменившись, будто под пятьдесят, хоть старше отца Васьки на пятнадцать лет, а тому уже к шестидесяти. Занял пустую избу у самого краю. Зарылся в тома книжек. На расспросы отшучивался.
Один раз из обкома заглянули, но как приехали — так и уехали. Мало ли заброшенных деревень на Святой Руси?
«Что-то вьюга разыгралась? Остановишься — помрешь. Нынче темнеет ранехонько. А уже часа три, три с половиной.
Вперед, парень! Не спи! Замерзнешь!.. Воспрещается оставлять поле боя для сопровождения раненных.
Каждый боец должен ненавидеть врага, хранить военную тайну, быть бдительным, выявлять шпионов и диверсантов, быть беспощадным ко всем изменникам и предателям Родины.
Ничто, в том числе и угроза смерти — не может заставить бойца Красной армии сдаться в плен… Стоп!» — сквозь свист ветра ему почудился звук чьих-то шагов.
Василий опустился на колено, присматриваясь. Нетронутый ни лыжней, ни звериным следом серебристый ковер ничем не выдал своей тайны. В тот же момент острая боль в плече напомнила об утренней шальной ране. На морозе он про нее совсем и забыл. Сдернув рукавицу, Василий сунул руку под полушубок. Так и есть…
Но засиживаться парень не стал. Скорей бы к своим добраться. Слегка кружится голова, но бывало и хуже. А хуже — это когда в августе выходили из окружения. Смятые и раздавленные военной мощью вермахта. В обмотках. Без пищи и оружия — с одной винтовкой на троих. Злые, грязные, истощенные… Немец двигался быстрее. До своих они тогда так и не доползли, но хоть в родных местах оказался. И на том спасибо! Подобрали партизаны. Долго проверяли. Потом, вроде, поверили. Сашка тоже был с ним. Но больше не будет! Никогда…
Перед глазами поплыли круги. Ухватившись за тоненькую осинку, он сполз вниз. Вьюга заглянула прямо в лицо, и без того обветренное, с белыми ресницами и наледью на усах. Пришлось даже встать на четвереньки. В тот же миг он чуть ли не носом уткнулся в глубокие следы чьих-то ног.
Сначала не поверил, но затем до него дошло, что при такой-то пурге либо человек был здесь недавно, либо это его собственный след, а он плутает кругами, будто за чернушками охотится.
— Ночью ориентироваться легче, если небо не заволочет мгла.
«Найди созвездие Лося, которое все чаще называют Большой Медведицей, а по мне Лесная корова и есть, что выгнуто, ковшом семью заметными звездами. Мысленно продли линию вверх через крайние две звезды, и упрешься в Полярную. Лежит она в пяти расстояниях, которое между этими солнцами, в хвосте Лосенка и находится всегда в направлении на север…» — наставлял племянника Олег, перед отправкой на Финскую.
Завтра праздник — шестое января, как водится, Власьев День, хозяйки будут жечь дома шерсть, а старики на заре пить снеговую воду с каленого железа, чтобы кости не ломило. В этот день полагалось взять пучок сена и обвязав его шерстинкой сжечь на Новом огне. Олег готовил дюже крепкое пиво, заваренное на сене, заправленное хмелем и медом, затем он цедил пиво через шерсть и угощал всех, кто к нему заглянул на огонек. Под хмельком отец с Олегом бродили по деревне, вывернув полушубки наизнанку, и пугали старух, приговаривая: «Седовлас послал Зиму на нас! Стужу он да снег принес — древний Седовлас-Мороз!»
«Помнится, у Некрасова… Ах, какая чудная была учителка. Как сейчас помню — Елена Александровна. Из самого Института благородных девиц. Сначала скрывалась от красных у знакомых, отец ее из зажиточных. Потом, видя доброе к себе отношение, школу открыла для сельских ребятишек. Откуда-то учебники достала. Еще с буквой «ять». За эту самую букву и пострадала. Како людие мыслите.