— Может, уйдем?
— Нет. Люди измотаны, — ответил Инегельд.
— Знаешь! Я думаю, в конце концов, у ихнего Тюра всего лишь одна рука, против нашего-то Ругевита.
— Если бы дело заключалось только в количестве рук… — усмехнулся волхв.
— Все равно, одна голова — хорошо, а семь — лучше. Суши весла! крикнул Сев и двинулся вдоль борта по проходу между скамеек.
— Всеволод! Ты слушаешь меня? — не обращая внимания на сигнал тревоги, Влада не отставала от него.
— Обожди, сестра. Разве не видишь? Ну, что тебе!
— Не кричи и не сердись! Ты слушаешь?
— Да, да! Пристала, как банный лист, — сердился он, — Только давай быстрее!
— Нет, ты меня не слушаешь! Да, остановись же, в конце концов! У меня будет ребенок! Ты понимаешь! Это сын Ингвара.
— Ты уверена? — опешил Сев.
— Да, я точно знаю, что будет мальчик. Я это чувствую.
— Я не о том! Ты уверена, что носишь в себе…
— Глупый вопрос! — гневно оборвала его Влада. Жаль только, отец никогда об этом уже не узнает.
— Когда ж вы успели? Дура! Ой, дура! Да, как ты посмела спрятаться тогда в погребе!
— Понимаешь… Он еще со Святобором на материк уходил, а я боялась, я так боялась, что он не вернется… А потом, Ингвар был такой странный, словно подменили. И я не решилась сказать ему, — расплакалась сестра неожиданно.
— Ладно, все и так видно — без слов. Слезами отца не воскресить! Разберемся с данами — потом поговорим! сухо бросил он и принялся расставлять людей, сквозь зубы поминая нехорошими словами Чернобога и всех баб на свете.
— Что случилось? — удивился Златоус, — Ты сам не свой! Охолодись! Это на тебя не похоже.
— Что-что? Племянник у меня будет! Вот что! — отвечал Сев.
— Так, это замечательно!
— А я разве против!
Инегельд пристально следил за быстро приближающимся врагом. Змеиная голова шнекара высовывала ядовитый раздвоенный язык и словно пыталась укусить жертву. На иссиня черном парусе преследователя не было никакого рисунка. Тем более не было зловещего креста, который ныне малюют все, кому не лень. Неужели древний знак ариев и в самом деле служит христианам охраной!
На палубе вражеского судна он насчитал семь десятков белобрысых рослых викингов, вооруженных преимущественно топорами и небольшими широкими мечами. Многие были обнажены по пояс, выставляя на показ крепкие загорелые тела, покрытые татуировками и рыжим волосом. Он услышал, как загремели круглые скандинавские шиты, снимаемые с бортов, как скрипнули взводимые тугие арбалеты. Инегельд видел, что и от этого страшного противника им не ждать послабления.
Он понял, насколько кровавой и беспощадной будет эта схватка.
Сомкнув ряды щитов, руги спокойно ждали неминуемого нападения и готовились отдать собственные жизни возможно дорого. Златоус и Сев, ободряя соратников, давали для порядка последние советы. Впрочем, в них никто не нуждался. Выжили тоже далеко не слабые и не менее опытные воины. Просто, неторопливая речь командиров снимала напряжение, повисшее в тишине над водами Янтарного моря. Лучники подбрасывали в воздух пуховые перышки, стараясь правильно учесть ветер при выстреле.
Викинги приблизились в грозном молчании.
Суда поравнялись, следуя параллельным курсом на расстоянии более десяти саженей одно от другого.
Враги разглядывали друг друга.
Скандинавы, обычно скорые на расправу, ныне не торопились.
— По всему видать, это не христианские выродки, забывшие кто они и каких кровей!
— Да, — согласился Инегельд со Златоусом, — но нам от того не легче. Это наемники, королевские берсерки. Тут ни одного немца. Свеи, даны и мурманы. Им хорошо заплатили за наши головы, и можешь не опасаться — свое дело они знают не хуже нашего и всегда готовы предстать перед одноглазым Отцом Ратей.
Тем временем из трюма шнекара под руки вывели сгорбленного годами чернеца с вороном на плече. Викинги обращались с ним столь почтительно, что руги только подивились.
Инегельд нахмурился. Он узнал скандинава — то был Бьярни прославленный на всех берегах Рутении Слепой Скальд.
А дальше началось что-то невообразимое и потому страшное. Скальд начал свою песнь. То была Песнь Ворона.
Черная, разрушительная магия, призванная не столько воодушевить своих воинов, сколько повергнуть неприятелей в шок.
Вокруг заметно потемнело, хотя день только начался. Над морем нависли низкие свинцовые тучи. Казалось, еще немного и они сольются с водами в единое, раздавив корабль ругов в хищных тисках между небом и землей.
Инегельд увидел мерзкое Нечто, которое ринулось к нему с вражеского судна, одним прыжком покрыв десятки саженей. Холодными, как лед, костлявыми пальцами это Неведомое схватило его за горло и принялось душить. Он силился отшвырнуть чудовище. Тщетно. По палубе с растрепанными волосами каталась Влада.
В истерике завывала еще какая-то женщина. Инегельд оглянулся. Сев стоял так, будто сопротивлялся порывам встречного шквального ветра, на бычьей шее силача обозначились вздувшиеся вены.
Корабль ругов словно попал в водоворот.
Палуба зашаталась и закружилась под ногами. На стенках магического конуса, внутри которого они оказались, плясали уродливые тени. Шипел, извиваясь, Ящер, опутывая пространство гигантскими кольцами бесконечности. Изрыгая яд заклятий, Бьярни пронзал противника мертвящим взором невидящих глаз.
— Пусть Образ Древних послужит живым! — воскликнул Инегельд, отгоняя наваждение.
И он запел сам, разрывая путы чужих заклинаний, превозмогая страшную, неимоверную тяжесть, что взвалил Слепой Скальд на его плечи.
Чтобы победить, особенно в таком поединке, как состязание скальдов нельзя поступать так, как того ждет супротивник, на нид отвечать нидом, а на драпу — драпой.
Инегельд раздался в плечах, вытянулся, одежда его превратилась в серый, умытый дождями плащ. Ворон, до сих пор сидевший на плече у Бьярни, покорный чьему-то зову, взмахнул крылами и поднялся над шнекаром.
— Хар! — крикнула птица — Кар! — послышалось людям. Ворон описал круг, а затем, рассекая воздух широкими взмахами, направился к судну ругов.
Никто бы не узнал теперь Верховного Жреца Арконы. На его чело бросала тень широкополая черная шляпа, из под которой зловеще сверкал единственный глаз.
Харбарду Властителю Ворон сел на плечо. Спросила вещая птица: — Чем, Властелин, удручен? Нечего братьям делить! Разве сыны непослушны? Тюр или Грозный Тор? Во Всеотца уродились, Усвоив норов его… Нечего братьям делить! Или злопамятный Локи? — Вот что печалит нас, Мой старый и добрый Хугин! — Ответил Великий Ас. Нечего братьям делить! — Были законы рунами Впаяны в твердый гранит, Да нет уже истых данов, Кто эти законы чтит. Нечего братьям делить! Так вылетай на рассвете К фьордам ветвистым спеши! Что происходит на Свете, После ты мне расскажи! Нечего братьям делить! Поведай мне, как мастер Руны кладет на сталь. Как стережет великанов, Не ведая сна, Хеймдалль. Нечего братьям делить! Разве, лишь Змей Мидгардский, Хель или Мертвый Ас Сумеют укрыться ныне От ворона зорких глаз Нечего братьям делить! Власом чтят меня ваны, Вотан-саксы зовут, Имен не счесть у Гримнира… Но, Один — я! В этом Суть! Нечего братьям делить! Ведают светлые асы, Альвы огня и ветров, Знают вещие ваны, Игг бывает суров. Нечего братьям делить! Я не пошлю удачи Предавшим веру свою, Им не бывать в Асгарде, Пав в кровавом бою. Нечего братьям делить! Их не пущу в чертоги, Вальфэдр* неумолим! Не пить хмельные вина, Браги не слышать им. Нечего братьям делить! Всем, кто чтит Альфедра*, Кто превозносит Скульд, Сквозь Химинбьерг к престолу Будет дарован путь. Нечего братьям делить! Как безбрежного моря Им вовек не испить. Так передай, мой Хугин Нечего братьям делить! Нечего братьям делить!