— В середине двадцатого века, в 1950 году, если быть точным, — Катин снова взглянул на капитана, — на Земле была маленькая страна, называемая Великобританией, в которой существовало пятьдесят семь довольно сильно разнящихся друг от друга диалектов английского языка. Была также большая страна, называемая Соединенными Штатами, с населением, в четыре раза большим, раскинувшаяся на в шесть раз большей территории. Там тоже существовали диалекты, но только две крошечные группы, включающие менее двадцати тысяч человек, употребляли язык, который мог быть непонятен человеку, владеющему только литературным английским: я привел этот пример, чтобы пояснить свою точку зрения: ведь обе страны говорили на одном и том же языке.
«ПОРТРЕТ ПЛАЧУЩЕГО РЕБЕНКА» (2852 год нашей эры. Вега-IV).
«ПОРТРЕТ ПЛАЧУЩЕГО РЕБЕНКА» (3052 год. Новая Бразилия).
— Что у тебя за точка зрения?
— Соединенные Штаты были продуктом коммуникационного взрыва, развития способов передвижения, перемещения людей, движения информации, развития радио и телевидения, что стандартизировало речь и образ мышления — не самых мыслей, однако, что означало, что персона А может понять не только персону В, но также и персон С, X и Y. Люди, информация и мысли пересекают сейчас галактику значительно быстрее, чем Соединенные Штаты в 1950 году. Возможность взаимопонимания значительно возросла. Наши родные миры разделяет треть галактики. За исключением случайных воскресных визитов в Университет созвездия Дракона — в Центавр — во время моей учебы, сейчас я впервые покинул пределы Солнечной системы. Однако, вы и я по способности к обмену информацией гораздо ближе друг к другу, чем уроженцы Уэльса и Корнуэлла тысячу лет назад. Помните об этом, когда размышляете о Мышонке или о Принсе: Реде. Хотя Великая Змея свернулась вокруг колонны всего сотни миров, жители Плеяд и Окраинных Колоний признают ее, мебель Республики Вега то и дело напоминает то же самое о своих хозяевах, Аштон Кларк значит одинаково много как для вас, так и для меня. Морган убил Андервуда и это частично сделало наши познания… — он остановился, так как Лок нахмурился.
— Ты хочешь сказать, что Андервуд убил Моргана?
— О, конечно же… Я имел в виду… — краска смущения проступила на его щеках. — Да… Но я не хотел…
Между картинами показалась женщина в белом. Ее серебряные волосы были уложены в высокую прическу.
Она была высокой.
Она была старой.
— Лок! — она протянула навстречу ему руки. — Банни сказала, что ты здесь. Я думаю, нам следует подняться в мой офис.
Конечно! — подумал Катин. — Все ее портреты, которые он видел, были сделаны пятнадцать-двадцать лет назад.
— Спасибо, Циана. Мы и сами могли бы подняться. Я не хочу отвлекать тебя, если ты занята. Это не займет много времени.
— Ничего. Дойдемте. Я оцениваю сейчас полтонны не представляющей большого интереса скульптуры Веги.
— Периода Республики? — спросил Катин.
— Увы, нет. Тогда бы мы могли их сбагрить с рук. Но они слишком стары, чтобы чего-нибудь стоить. Идемте, — она уже двинулась мимо развешанных холстов, когда взглянула на широкий металлический браслет, закрывающий разъем на ее запястье. На нем мигал один из миниатюрых экранчиков.
— Простите, юноша, — повернулась она к Катину. — У вас с собой… диктофон или что-нибудь подобное?
— Ну… д-да.
— Я должна попросить вас не использовать его здесь.
— Ох, я не хотел…
— Не каждый раз, но довольно часто я сталкиваюсь с вопросом обеспечения секретности, — она положила свою морщинистую руку на его. — Вы понимаете? Автоматически нарастающее поле стирает все записи с подобного рода аппаратов.
— Катин из моего экипажа, Циана. Но этот экипаж резко отличается от того, что был в прошлый раз. Секретов больше нет.
— Я так и поняла, — она убрала руку. Катин посмотрел, как та упала на белую парчу.
Она сказала — и оба они, и Лок, и Катин, взглянули на нее, когда она заговорила:
— Когда я пришла сегодня утром в музей, тебе поступило послание от Принса.
Они дошли до конца галереи.
Она резко повернулась к Локу.
— Я ловлю тебя на слове, насчет секретов, — брови ее выгибались гладкой светлой металлической полоской.
Брови Лока — ржавый металл, одна полоска была сломана шрамом. Катин подумал, что это, должно быть, фамильная черта.
— Он на Ворписе?
— Понятия не имею, — дверь разошлась и они прошли внутрь. — Но он знает, что ты здесь. Разве это не важно?
— Мы совершили посадку каких-нибудь полтора часа назад. И улетаем вечером.
— Послание пришло час и двадцать пять минут назад. Оригинал был довольно сильно искажен, поэтому операторы откорректировали его не без труда. Они в курсе содержания и трудность теперь…
— Не беспокойся, — он повернулся к Катину. — Что же он скажет теперь?
— Мы все это скоро узнаем, — ответила Циана. — Ты сказал, что никаких секретов. Но я бы все-таки предпочла разговор у себя в офисе.
Эта галерея была вся забита: то ли запасник, то ли не разобранные еще материалы выставки.
Катин уже собирался спросить, но Лок опередил его.
— Циана, что это за хлам?
— По-моему, — он взглянула на дату в золотой окантовке на старинном деревянном ящике: «1923 год, „Эол Корпорейшн“». Да, это коллекция музыкальных инструментов двадцатого века. Это — Онда Мартино, названный по имени изобретателя, французского композитора, жившего в 1942 году. Здесь у нас, — она наклонилась, читая табличку, — механический пианист, играющий в две руки, сделанный в 1931 году. А это… «Вислано Виртуозо Милда», построенное в 1916 году.
Катин разглядывал внутренности виолано сквозь стеклянную дверцу в передней части.
Струны и молоточки, стопоры, колесики проступали в тени.
— Что они делали?
— Стояли в барах, в парках, где не было оркестров. Люди опускали монету в прорезь и автоматически начинали играть установленная вот здесь скрипка в сопровождении фортепиано, программа задавалась перфолентой, — она провела серебряными ногтями по перечню. — «Шар Страттера…» — ноготь двигался вдоль кучи терменвоксов, банджо и шарманок. — Некоторые из новых академиков потребовали объяснений по поводу увлеченности института двадцатым столетием. Примерно одна из каждых наших четырех галерей посвящена этому времени. — Она скрестила руки на парче платья. — Возможно, их обидело то, что оно традиционно интересует ученых вот уже восемьсот лет, они отказываются видеть очевидное. Вначале этого удивительного столетия человечество имело множество обществ, живших в одном мире, к концу же оно стало практически единым обществом, заселившим разные миры. С тех пор количество миров возросло, информационное единство и привело к нескольким грандиозным катастрофам, так как неоднократно изменяло природу общества, но все же наше общество существует. С тех пор, как человек стал чем-то очень, очень другим, это время является фокусом научного интереса: это было столетие, в котором происходило наше становление.
— Я не испытываю влечения к прошлому, — объявил Лок. — Я не располагаю временем для этого.
— Оно интересует меня, — вмешался Катин. — Я хочу написать книгу, возможно, она будет иметь к нему отношение.
Циана взглянула на него.
— Вот как? И что же за книгу?
— Роман, я думаю.
— Роман? — они проходили мимо серого экрана объявлений. — Вы хотите написать роман. Это просто прелестно. Несколько лет назад у меня был мой старый друг, который хотел попытаться написать роман. Он закончил только первую главу. Но он говорил, что это осветило ему многочисленные стороны человеческой жизни и в большей мере помогло проникнуть в суть происходящих событий.
— Я уже работаю над ним некоторое время, — признался Катин.
— Восхитительно! Возможно, если вы закончите, вы позволите институту сделать под гипнозом психограмму процесса творения. У нас есть работоспособный печатный станок двадцатого века. Возможно, мы напечатаем несколько миллионов экземпляров и разошлем их в сопровождении документальных психограмм в библиотеки и учебные заведения. Я уверена, что мне удастся привлечь некоторый интерес к этой идее среди правления.