- Итак, мы все еще против пас самих, - сказал Джон. - Только на этот раз в зеркальном отражении запасенного в банках памяти и передающих звеньях.
- А как насчет нашего прыгающего по галактикам друга, Тройного Существа? - спросила Алтер и оглянулась вокруг. Она всегда чувствовала себя как-то странно, когда упоминала о чужой славе, известной только им четверым. - Оно обещало помочь, если мы поможем ему, а ведь мы определенно помогли.
- Но мы ничего не слышим о нем, - сказал Эркор. - Я думаю, что когда был объявлен мир и Лорд Пламени ушел с Земли, интерес Тройного Существа к нам иссяк. Чтобы мы теперь ни делали, мы все должны сами.
- Но нам понадобится помощь, - сказала герцогиня. - Я чувствую, что если мы найдем вашу...
Оно коснулось их, но слабо, регистрируя не на уровне восприятия, а на другом, так что зеленый свет от окна отразился на столовом серебре и задержался на миг слабым мерцанием пчелиных крыльев, на медной решетке краснотой полированного карбункула, а в глазах замерцала серебряная паутина.., коснулось четверых, трое ощутили присутствие Тройного Существа, а четвертый...
- Нашли вашу сестру, доктора Кошер, она могла бы оказать большую помощь. Она работала на компьютере и кое-что знает о нем, и у нее такой мозг, который сумеет пробиться в суть проблем.
- Другая особа, с которой следовало бы посоветоваться, - произнес гигант-телепат, - это Рольф Катам. Война - это историческая необходимость. Я цитирую его, и он понимает экономические и исторические влияния на Торомон лучше, чем кто-либо другой.
Другие, советовавшиеся с Катамом раньше, кивнули, и с полминуты все молчали.
- Знаешь, Алтер, кого я хотел бы найти? - спросил Джон.
- Кого?
- Того, кто написал ту вещь на стоянке у фонтана.
- Я хотела бы знать, кто именно придумал это. - Она повернулась к Петре. - Это почти строчка, из стихотворения, ее кто-то написал па фонтане перед гимнастическим валом.
- "Ты попал в ловушку в тот яркий миг, когда узнал свою судьбу", сказала герцогиня.
- Да, - сказал Джон. - Значит, вы видели это, когда искали нас.
- Нет, она выглядела озадаченной - сегодня утром кто-то написал это на дворцовой стене. У ворот. Меня это поразило.
- Видимо, писали двое, - сказала Алтер.
- Я хотела бы найти того, кто написал это первым, - сказал Джон.
- Но сначала надо найти Катама и вашу сестру, - сказала Петра.
- Ну, это не проблема, - сказала Алтер, откидывая назад свои серебряные волосы. - Мы найдем их в Островном университете, верно?
Заговорил Эркор:
- Вчера утром Рольф Катам отказался от своей должности председателя исторического департамента университета Торомона, вечером уехал в Торомон, не оставив сведений о своих планах.
- А моя сестра?
- Она оставила свое положение в правительственном научном объединении - тоже вчера утром. После этого никто ее не видел.
- Может быть, мой отец знает, где она.
- Возможно, - сказала герцогиня. - Мы не хотели спрашивать его, пока не поговорим с вами.
Джон откинулся на стуле и опустил глаза.
- Прошло восемь лет с тех пор, как я видел отца. На этот раз я пойду к нему.
- Если вы не... - начала Петра.
Джон быстро взглянул на нее.
- Нет, я хочу пойти... Я узнаю от него, куда она делась.., если он знает. - Он резко встал. - Вы извините меня? - он вышел из ресторана.
Трое оставшихся посмотрели ему вслед, затем друг на друга. Герцогиня сказала:
- Джон изменился за последнее время. Алтер кивнула.
- Когда это началось? - спросила Петра.
- Минуточку.., на следующий день после того, как он попросил меня научить его акробатике. Я думаю, он ждал предлога, чтобы повидать отца, потому что часто упоминал о нем. - Она повернулась к Эркору. - Что именно Джо узнал, когда мы все увидели друг друга? Он всегда был таким молчаливым, погруженным в себя.., до последнего времени. Его и сейчас не назовешь разговорчивым, но...так вот, он очень старался над кувырками. Я сначала говорила, что он уже староват, чтобы делать это хорошо, и удивилась, какой у него прогресс. - Так что же именно он узнал? - теперь уже спросила герцогиня.
- Возможно, - сказал телепат, - кто он был.
- Ты говоришь, "возможно", - сказала герцогиня. Эркор улыбнулся.
- Возможно, - повторил он. - Больше ничего не могу сказать.
- Сейчас он пошел к отцу? - спросила Алтер. Гигант кивнул.
- Надеюсь, что это пройдет нормально, - сказала Алтер. - Восемь лет слишком большой срок для злопамятства. Знаешь, когда учишь человека чему-то физическому из движений его тела, то изучаешь его ощущения, по глубокому дыханию, когда он рад, или по движению плеч, когда он боится, и я наблюдала его последние два месяца. Да, надеюсь, что все пройдет нормально.
- Ты и доктор Кошер были очень близки, - сказала Петра. - Ты имеешь какое-нибудь представление, куда она могла исчезнуть?
- Да, до момента, когда мы были все время вместе, разговаривали, смеялись. А потом она ушла. Сначала я подумала, что она скрылась в каком-нибудь убежище, в каком была, когда мы с ней впервые встретились. Но нет. Я получила несколько писем. Она не отказалась от работы, она счастлива со своей новой теорией поля, и я подумала, что она наконец обрела мир в себе. Из последнего письма явствует, что вроде бы что-то случилось, и это, кажется, останавливает ее работу. Это выглядит странным.
- Почти так же странно, - сказала герцогиня, - как страна в войне с ее зеркальным отражением попадает в стальной блок памяти.
Глава 3
О чем думает человек, когда он собирается увидеться с отцом после пяти лет каторги и трех лет изменнических приключений? Джон спросил себя об этом. Ответом был страх, сжимающий горло, замедляющий шаги, связывающий язык. Это был безымянный страх из детства, связанный с лицом женщины по-видимому, его матери, и лицом мужчины - вероятно, отца. Но этот страх был неопределенным. В восемнадцать лет была неделя страха, начавшегося с дурацкого вызова вероломного друга, которому посчастливилось быть королем Торомона (и Джон теперь спрашивал себя, принял бы он вызов, который исходил бы от другого парня?), и кончившегося глупой паникой, ударом энергоножа и смертью дворцового стражника. Затем пять лет тюрьмы (приговор был не пять лет, а пожизненно) со злобой, унижением и ненавистью к страже, за дрянное шахтное оборудование, горячие часы под землей, где его руки выцарапывали камень к папоротнику, бьющему его задубевшую от грязи одежду, когда он шел из хижин на рассвете и возвращался вечером. Но неприкрытый страх пришел в тюрьму только один раз, когда впервые начался разговор о побеге - разговор велся ночью, или за спиной стражников в редкие минуты отдыха в подземной работе. Это не был страх наказания, но страх самого разговора, чего-то неконтролируемого, мелкой случайности, незапланированной для плотной ткани тюремной жизни, расцветающей в обмене взглядами, в шепоте. Он по-разному удерживал этот страх, присоединившись к планам, помогая, копая руками, проход, считая шаги стражника, когда тот шел от будки к краю тюремного пространства. Когда план был закопчен, осталось только трое. Он был самым молодым из скорчившихся под дождем у ступеней сторожки и ждущих свободы.