- Я извиняюсь, - сказала она. - Я очень извиняюсь. Я не хотела беспокоить вас, доктор. Я хочу сказать, вы ничем не можете помочь мне. Я право, не знаю, зачем вообще позволила вам спуститься...
- Не трудитесь извиняться, - сказал Уинтл. - Я вполне понимаю.
- Сейчас здесь был полицейский. Он сказал мне. Они не могли идентифицировать ее по рисунку ретины, потому что ее глаза вообще...
- Не дать ли вам успокоительного?
- Нет. Я не хочу его. Я не намеревалась вызывать вас сюда.., я.., о, доктор Уинтл, я просто хотела поговорить с кем-нибудь и первым делом подумала о докторе, не знаю уж, почему. Но я просто хотела поговорить.
- Но, может быть, вы все-таки хотите успокаивающего?
- Ох, нет. Послушайте, я подам нам обоим выпить.
- Ну.., ну, ладно.
Она достала стаканчики и зеленую бутылку, прошла в маленькую кухню, нажала педаль откидного стола и поставила бутылку и стаканчики на его каменную поверхность.
- Позвольте, - сказал доктор, подвигая ей стул. Когда она села, он обошел стол, открыл бутылку и налил. Когда она взяла свой стакан, доктор сел и выпил свою порцию одним глотком и налил снова с такой самоуверенностью, какой она от него не ожидала.
Она посмотрела на зеленую жидкость в своем стакане и сказала:
- Доктор Уинтл, я чувствую себя такой одинокой, мне хочется бежать куда-то, куда-нибудь заползти, и чтобы мне сказали, что делать. Когда умерли мои родители, я не испытывала ничего подобного...
- Говорят, что смерть ребенка... - начал доктор и закончил кивком. Может, он выпил уже третью порцию?
- Я так любила ее и, видимо, избаловала. Я посылала ее на вечера, покупала ей наряды... Все родители живут своими детьми, доктор. Так и должно быть, верно?
Она взглянула на доктора. Он наливал себе еще и виновато улыбался.
- Я, кажется, опустошаю ваши запасы. Простите меня.
- О, все в порядке. Я почти никогда не пью вина, так что продолжайте, пожалуйста.
- Спасибо.
- Пожалуй, я приму успокоительное. Мне совсем не хочется выпить.
- Прекрасно.
- Я сейчас приду в себя. Спасибо, что вы пришли, потому что я на миг почувствовала, что я не одна. Но ведь я ничего не могу сделать.
- Насчет вашей дочери, - ничего не можете.
- Это я и имела в виду. - Она встала. - Сейчас я приму ваше лекарство и лягу.
Доктор кивнул и встал, держась за край стола.
- Что с вами, доктор?
- Видно, я излишне налег на ваши запасы. - Он выпрямился и неуверенно отошел от стола. В гостиной он долго рылся в чемоданчике и наконец нашел пилюли.
- Я вам оставлю.., две. - Он покачнулся. - Сначала примите одну, а потом, если понадобится, вторую. - Он протянул ей пилюли на кусочке марли.
Она проводила его до двери и открыла ее перед ним. - Он шагнул в коридор, держась за косяк. Она нахмурилась, но постаралась обратить все в шутку.
- Не говорите своей жене, сколько времени вы пробыли здесь. Вы, наверное, не хотите, чтобы она знала.
Он медленно повернулся.
- Я, пожалуй, должен информировать вас, что это успокоительное я дал вам незаконно. Что же касается моей жены, то она не узнает, потому что не живет больше со мной. Неделю назад меня объявили отстраненным из-за преступной небрежности. Не то лекарство - кто-то умер. Ну, жена узнала и ушла от меня. Так что, мне теперь не приходится что-то скрывать от нее.
Он снова повернулся и неверными шагами пошел по коридору. Она смущенно вернулась в свою пустую квартиру.
Король смотрел на свою кузину, задумчиво трогающую дымчатый камень, который висел на серебряной цепочке, на ее шее. Петра опустила шторы у окна и повернулась.
- В чем дело, Петра?
- А именно, Ваше Величество?
- Прошу тебя, Петра, не надо официальности, будь просто моей кузиной, как раньше, когда ты рассказывала мне разные истории.
Герцогиня улыбнулась.
- Лат, я избегаю рассказывать истории.
- Тогда скажи правду. Что тебя тревожит?
- Я говорила тебе о "враге"? - сказала она, усаживаясь па кушетку. Ты был на Совете и провел замечательную работу. Ты спорил с министрами спокойно, а я бы, в конце концов, перешла бы на крик.
- Поскольку ты сидишь рядом со мной, как мой советник, я хочу, чтобы "они позволили тебе говорить на официальном заседании, Петра. Я спорил спокойно, чтобы ты заблаговременно перешла на мою сторону. Я видел, что ты жаждешь выступить. Наверное, поэтому у тебя так натянуты нервы.
- Насчет нервов ты прав. Но ты и в самом деле очень хорошо говорил в Совете. Ты весьма красноречивый мальчик.
- Да, я мальчик, мне всего семнадцать лет, и я этого не забываю. И Совет тоже. Иногда я прямо-таки слышу твои мысли: "Если бы только этикет позволил мне сказать то же самое..." - он вздохнул. - Но это лишь одна половина. Как насчет второй?
- Иногда я думаю, что ты научился читать мысли, пока был среди лесных стражей.
- Я научился тщательно наблюдать. И я наблюдал за тобой. - Его голос был спокоен, но повелителен, благодаря этому голосу она получила тот небольшой успех в Совете.
Она встала, снова подошла к окну, отдернула вышитые шторы, ветер колыхнул ее синее платье.
- Сомнение, Лит. Большое и серьезное.
- В чем ты сомневаешься, Петра?
- В тебе. В себе. В этом острове, в империи. Мы отвечаем за нее. И я сомневаюсь в нас, очень сильно сомневаюсь.
- Откуда эти сомнения, Петра? Она вздохнула.
- Лит, много лет назад, еще до объявления войны, я задумала план, который, как я надеялась, спасет Торомон. Я люблю Торомон. Я понимала, как он слаб. А план должен был спасти его силу, и, по возможности, облегчить его экономическое положение, освободить от узды Совета. Но главная моя надежда была на тебя. Увезти тебя от матери и брата, а затем утвердить на троне. Я считала, что Торомону понадобится сильный, четко выражающий свои мысли король. Я надеялась на воспитание, которое ты получишь в лесу. Однако, теперь я сомневаюсь в этом плане, в моей части его и в твоей. - Я не вполне...
- Аристократия Торомона действительно не способна объединить страну. Она слишком стара, слишком устала и слишком связана с Советом, чтобы принять перемены, могущие спасти нас. Но она слишком мощна, чтобы умереть. Возможно, мне не следовало пытаться спокойно управлять страной. Может, мне надо было все делать по-другому. Может, ответ был в том, чтобы убрать существующее правительство и допустить новое, сильное, выросшее из того здорового, что осталось в Торомоне. Может быть, мне следовало стать недом и разрушать ради разрешения. Но во всей системе гораздо больше плохого, чем хорошего. Может, я пыталась сохранить живым то, чему лучше было бы давно умереть? Лит, я очень сомневаюсь в своей правоте. И если я ошиблась, то мои ошибки были самыми большими за все пятьсот лет.