— Ты, верно, ещё не завтракал?
— Нет, но я привык поститься и всегда успею поесть, великий город ведь в двух шагах отсюда.
— Вот здесь накрыт стол, тот, кого я ожидала, замешкался в пути, и ты займёшь его место. Лизандр, — прибавила она, обращаясь к старому слуге, — подай стул и прислуживай нашему гостю.
И они сели друг против друга за маленьким столиком.
IV
РУССКИЙ ПОСЛУШНИК
Сергий взял стакан красного вина из рук старого слуги и сказал:
— Я желал бы, княжна, чтобы ты выслушала меня.
По его тону и манерам было видно, что он не привык к обществу женщин, а замечая, что Ирина рассматривает его лицо, он хотел отвлечь её внимание своими словами.
— Я считаю это нужным, — продолжал он, так как княжна ничего не отвечала, — потому что ты ещё не прочла послания святого отца Илариона, знакомящего тебя с моей скромной личностью, и я желал бы, чтоб ты убедилась из моего рассказа в невозможности с моей стороны злоупотребить твоим добрым расположением.
Длинные, волнистые белокурые волосы, разделённые посредине пробором, почти скрывали его большой лоб, на котором виднелись только одни густые брови. Но усы и борода юноши, долго жившего в четырёх стенах монастыря, были ещё не столь велики и не бросали тени на всё лицо. Нос был несколько вздёрнут кверху. Вообще это был тип славянина, и, за исключением высокого роста и развитых мускулов, он подходил к византийскому идеалу Христа.
Это сходство со столь священным образом, однако, не так поразило молодую княжну, как странный блеск его глаз, который обнаруживал двойственность его взгляда, точно смотревшего в одно и то же время на предмет, находившийся перед ним, и на нечто другое, в пространстве. Его душа, казалось, мистически лицезрела что-то другое, кроме того, что представлялось его глазам и уму.
Он вынул из-под рясы жёлтый шёлковый мешок, а оттуда несколько кожаных четырёхугольников с выбитыми на них буквами.
— Это наши деньги, — произнёс он.
— Я сомневаюсь, чтобы наши купцы приняли их, — отвечала княжна, с любопытством рассматривая эти квадратики.
— В том-то и дело, что они не хотят их брать. Но у нас на эти деньги можно пробраться С одного конца владений великого князя до другого. Когда я отправлялся в далёкий путь, то отец Иларион дал мне этот мешок с деньгами и сказал: «Достигнув порта, где ты сядешь на корабль, не забудь разменять эти деньги у купцов на византийское золото, а то ты сделаешься нищим, разве только Господь Бог окажет тебе свою особую милость». Я так и намеревался сделать, но порт, в котором я очутился, оказался таким большим и любопытным городом, что глаза у меня разбежались, и я забыл о добром совете отца Илариона. По правде сказать, я о нём вспомнил только сегодня утром.
И он весело засмеялся, доказывая этим, что не придавал собой важности своей забывчивости.
— Я вышел на берег только вчера ночью, — продолжал он, — и, едва оправившись от морской болезни, остановился в одной из городских гостиниц. Сегодня утром я хотел позавтракать, но трактирщик подозрительно посмотрел на предложенные мною деньги и сказал, что возьмёт только золотые, медные или железные монеты с изображением имени императора. Когда же я сказал, что у меня нет других денег, то он предложил мне искать завтрак в другом месте. По счастью, у меня была золотая пуговка, которую мне дал отец Иларион при моём поступлении в обитель; на ней изображены крест и имя Константина. В этой пуговке заключалась единственная моя надежда добраться до тебя. Действительно, один лодочник согласился перевезти меня сюда за подобное вознаграждение. Вот как я здесь оказался.
До сих пор он говорил почти правильным греческим языком, но, окончив свою речь, он прибавил несколько слов на своём родном наречии, и глаза его приняли то странное выражение, которое доказывало, что душа его была далеко от того места, где он находился.
Княжна Ирина смотрела на него всё с большим и большим интересом. Она удивлялась, как отец Иларион мог дать важное поручение легкомысленному и забывчивому юноше, а с другой стороны, в ней возбуждало любопытство то неведомое нечто, о чём, очевидно, он постоянно думал.
— Ты прекрасно говоришь по-гречески, добрый Сергий, но я не поняла твоих последних слов.
— Прости меня, — отвечал юноша, изменившись в лице, — я повторил на моём родном языке те слова псалмопевца, которые постоянно повторял отец Иларион: «Господь мой пастырь, и я никогда ни в чём не буду нуждаться».
Он сказал это с таким глубоким убеждением и пылом, что Ирина подумала: «Может быть, отец Иларион и прав, прислав сюда этого послушника. Быть может, действительно в Константинополе, раздираемом богословскими распрями, теперь всего нужнее голос искреннего убеждения».