Дом на Принкипо, под Камезской горой, был скорее обителью женской, чем мужской, но меня послали туда, как только твой отец был там заточен после его славной победы. Я тогда был сравнительно молод, но помню до сих пор, как он вошёл со своей семьёй в ворота этой обители. С того времени и до того дня, когда меня отозвал оттуда патриарх, я был его духовником.
Впоследствии твой отец поручил мне твоё воспитание. Я сам написал для тебя азбуку, раскрашивая каждую букву. Помнишь ли ты первые слова, которые ты прочитала? Это был первый твой урок как в грамоте, так и в вере: «Господь мой пастырь, и я никогда ни в чём не буду нуждаться».
О, с каким счастием я вспоминаю о тех светлых днях, когда я учил тебя истинной Христовой вере.
Ну, теперь пора окончить моё послание. Пришли мне ответ с Сергием, который, повидав Константинополь, вернётся ко мне, если, конечно, Господу Богу так будет угодно.
Не забывай меня в своих молитвах.
Да будет благословение Господа с тобою.
Иларион».
Сложив послание, она встала и вернулась к своему гостю, который при виде её поднялся.
Она подошла к нему и, взяв его за руку, сказала:
— Ты мне не чужой, Сергий, но брат. Отец Иларион мне всё объяснил в своём послании.
— Прости, княжна, мне мою смелость, но я знал, что отец Иларион благосклонно отзовётся обо мне, и к тому же я был голоден.
— Теперь моё дело, чтобы этого более никогда не случилось. Пойди теперь с Лизандром в твою комнату и Отдохни несколько часов, потом мы с тобой поедем на лодке к патриарху.
Сергий последовал за Лизандром как послушный ребёнок.
VI
ЧТО ГОВОРЯТ ЗВЁЗДЫ
Ровно в полночь Сиама разбудил князя Индии, и он тотчас поднялся на крышу, где были приготовлены для него кресло, стол, лампа, песочные часы и письменные принадлежности.
У его ног Константинополь покоился безмятежным сном. Нигде, даже во дворцах, не видно было ни малейшего света. Чрезвычайно довольный тем, что все добрые и злые покоились сном праведника, старик обратил свои взоры на небо и так долго, пристально смотрел на ярко блестевшие планеты, что совершенно ясно было, чем он хотел заняться в ночные часы.
Через некоторое время он, по обычаю астрологов, разделил небосклон на двенадцать секторов и нанёс их на бумагу, потом перевернул песочные часы и начал изображать в секторах диаграммы, символы видимых планет в том положении, в каком они тогда находились. Когда эта работа была окончена, он проверил её точность ещё более пристальным обзором простиравшегося над ним небесного пространства и спокойно стал следить за движением планет.
По временам он перевёртывал песочные часы и чертил на новых диаграммах изменения в положении наблюдаемых им светил. В этой работе прошла вся ночь, и, когда солнце поднялось над высотами Скутари, он собрал свои чертежи, погасил лампу и ушёл в свой кабинет, но не для отдыха.
Как только стало достаточно светло, чтобы заниматься, он принялся за математические выкладки. Часы шли за часами, а он продолжал сидеть над своими цифрами. Когда Сиама позвал его к завтраку, то он машинально пошёл в другую комнату, подкрепить свои силы скромной трапезой, и, поспешно вернувшись, снова принялся за свой труд.
Около полудня его занятия были прерваны детским голосом:
— Отец!
Узнав голос, он отстранил от себя свою работу и отвечал с улыбкой:
— Ах ты, враг всякого труда, зачем ты мешаешь мне кончить заданный себе урок, чтобы потом на свободе покататься с тобою в лодке?
Молодая девушка очень выросла и очень изменилась за два года, протёкших со времени удочерения её князем Индии. Теперь ей было шестнадцать лет. Её смуглые щёки сияли свежестью, алые губы свидетельствовали о её здоровье, а постоянно игравшая на них улыбка доказывала, что она была счастлива в настоящем, не видала горя в прошедшем и смотрела с надеждой на будущее. Её красота дышала умом, а её манеры обнаруживали сердечную доброту и культуру. Она легко и почти в одну минуту переходила от весёлого смеха к серьёзной думе и во всех отношениях была прелестным, обворожительным существом.
Одета она была по византийской моде. Проходя по улице из отцовского дома, она набросила на своё лицо покрывало, но в дверях комнаты она сбросила его на плечи. Вместе с этим она скинула быстрым движением ног высокие деревянные сандалии, которые до сих пор носят женщины на Леванте, чтобы предохранить себя от грязи и пыли на улицах.
Она подошла к столу и, обняв одной рукой старика, отвечала:
— Отчего ты не послал за мной? Разве ты даром научил меня математике?