Затем, товарищи, систематическое пресечение законного течения процессов. Вы, быть может, из сообщений газет понимали, что совершающий преступление мог оказаться ненаказанным только потому, что он принадлежал к какой-нибудь партии черной сотни, Союза русского народа. Этот порядок низводил Россию со степени державы европейской на степень деспотической – азиатской страны, ибо только там возможно такое пресечение нормального течения процесса.
Я бы слишком задержал ваше внимание, если бы останавливался на деятельности департамента полиции. Это сплошное преступление. Если вам очень интересно, так как, быть может, в живом слове непосредственного общения вам до вашего отъезда из Петрограда никто не расскажет про тот ужас, который творился там, позвольте занять несколько лишних минут. Все мы, товарищи, жили при действии старого режима, и все мы знали, что в департаменте полиции делается что-то ужасное. Вы знаете, по совести говоря, должно быть, не настолько развращено было воображение русского человека, чтобы он представил себе то, что там творилось. Передо мной документ, который является хартией вольностей департамента полиции и который является положением ее беззакония. Этот документ называется «Инструкция по организации и ведению внутреннего наблюдения в жандармском и розыскном отделениях». Целые поколения, отдавшие себя полиции, приложили руку к созданию этой инструкции. Все они постепенно совершенствовали эту систему. Последняя редакция, продукт самой извращенной и преступной на мой взгляд фантазии, лежит передо мной: «единственным вполне надежным средством, обеспечивающим осведомленность розыскных органов в революционной работе, является внутренняя агентура. Все стремления политического розыска должны быть направлены к выяснению центра революционных организаций и уничтожения в момент наибольшего проявления их деятельности. Поэтому не следует ради обнаружения какой-нибудь типографии или мертво-лежащего на сохранении склада оружия срывать дело розыска».
Вы понимаете, товарищи, что это плод, которому надо было дать созреть. Люди, которые там сидели, должны были развивать свою преступную деятельность для того, чтобы, как снежный ком, оплести целый ряд людей добродушных, быть может, доверчивых, любящих родину, стремящихся к ее счастию, и в момент наибольшего напряжения этой деятельности должна была последовать ликвидация, но ликвидация с некоторым расчетом, с тем, чтобы провокатора оставить на свободе; но одного оставить опасно, нужно оставить еще несколько других лиц с ним вместе, чтобы не обнаружить его и чтобы был фермент брожения, – то, что называется «на разводку».
Когда мы докопались до этих документов, когда сошел с теоретической базы вопрос о том, занимались или не занимались провокацией, когда мы привели §5 инструкции, то увидели, что эти люди оказались припертыми к стене; они оказались припертыми и другими процессами, которые мы поставим, которые будут иллюстрировать, в виде отдельных частных случаев, это общее положение. Вы знаете, товарищи, дело социал-демократа депутата 4-й Думы Малиновского; они его где-то наметили, они проводили его снизу вверх, они делали членом Думы совершенно сознательно, они устраняли на его пути все препятствия. Они устраивали ему поездки по России, отпускали заграницу, и вы понимаете, товарищи, сколько, с точки зрения тогда существовавшего закона, больших и малых преступлений он создал вокруг себя во время своих поездок и какое бесчисленное количество людей погубил, отправил в тюрьму, в ссылку и т.д.
Позвольте возвратиться к документам: «наиболее подходящими для привлечения к работе в агентуре можно считать следующие категории: арестованные по делам политическим, слабохарактерные революционеры, вообще революционеры разочарованные или обиженные партией, а также нуждающиеся материально, бежавшие из места ссылки, преследовавшиеся раньше и т.д.». Но что тяжело сказать для судебного ведомства старого режима и что должно быть ему вечным укором – «в случае успеха склонения в сотрудники, необходимо принять, по соглашению с прокурорским надзором, меры к изъятию из дознания таких протоколов допроса, которые могут провалить заагентуренного обвиняемого». Вы понимаете, тут ведомство юстиции работает вкупе и влюбе с ведомством внутренних дел. И нам пояснили, что когда дело доходило до того, что человек должен был стать провокатором, тогда прокуроры старого режима, работавшие по политическим делам, стыдливо покидали комнату, в которой оставался жандармский офицер, с тем чтобы вернуться в нее тогда, когда все дело было кончено».
«В видах предупреждения побега и, с другой стороны, способствования успеху дознания, необходимо стремиться иметь сотрудников из числа лиц, содержащихся под стражею». И мы в списках агентов-сотрудников департамента полиции видим людей, которые получали за это время усиленное жалованье, но сидели ряд месяцев в тюрьме, и были даже отдельные случаи, когда такой агент находил нужным и выгодным в течение нескольких лет пробыть в каторжной тюрьме старого режима. Товарищи, тут есть и флер. Тут объявляется, что нужно избегать провокаторства, но что же называется провокаторством, как не то, о чем я вам говорил и раньше? Это снежный накопляющийся ком, это сотрудник, облепленный людьми, из которых нужных оставляли на разводку. Что же это, как не провокация – проведение сотрудника на верхушку государственной лестницы, или требование, чтобы сотрудник непременно прошел всю революционную иерархию и непременно втерся в центр, и тогда ему, центральному, как видно в деле Малиновского, цена в десять раз дороже – вместо 50 руб. 500 руб. в месяц? Тут прямо говорится, что в каждом данном случае, когда нужно сделать какое-нибудь активное действие, заведывающему розыском должно взвесить, прежде чем разрешить ему это сделать, в какой мере исполнение поручения будет служить успеху розыска.
Хранение литературы, оружия, бомб, взрывчатого вещества и пр., а также предоставление квартиры для собраний, указание своего адреса для явки – все это возможно было только с разрешения жандармского управления, жандармского начальства. Устраивались искусственные побеги (как, напр., Петрова) лиц, бежавших с каторги и затем попавшихся, проводили провокацию в Думе, как это было по делу Малиновского, как это было по делу Шорниковой, когда одной рукой писался циркуляр о том, чтобы искать Шорникову, а другой рукой устраивали Шорникову на место, сестры милосердия в общину Красного Креста или сиделицею в винной лавке, при чем вносили за нее залог, переводили ее в качестве сотрудника из одного охранного отделения в другое.
Я на этом позволю себе закончить… Товарищи, когда мы, юристы, с ужасом спрашивали министров и их товарищей, на каком законе вы основывали свои действия, они говорили: такого закона нет, но так действовал мой предшественник, а их родственники, когда они были арестованы, в обиде на комиссию говорили: зачем вы привлекаете одного министра и не привлекаете другого? Нам приходилось их успокаивать, говоря: погодите, до всех дойдет очередь.
Вот выборы в Государственную Думу. Конечно, мы знали многое из газет, но как отвратительно документально в этом убеждаться, – оказывается, что полностью руководство выборов было из центра. И затем министр по окончании всего дела или товарищ министра давал циркулярные телеграммы, чтобы была уничтожена вся секретная переписка по выборам, т.-е. совершив преступление, путем преступления нового, путем циркулярного распоряжения, пытались замести следы преступления.
Вы знаете, что у нас в комиссии есть военный и морской отдел. Здесь поражает, товарищи, равнодушие к делу армии. По делу Сухомлинова уже установлен тот момент, когда гибнущая армия на Карпатах, в лице своих представителей, вопила о снарядах, а в это время центр не делал решительно ничего. Это-то преступление, помимо сношения с каким-нибудь германским агентом, с нашей точки зрения, еще глубже позволяет нам поставить обвинение по 108 ст., т.-е., в государственной измене, т.-е. в поспешествовании неприятелю во время военных действий. Слава богу, что не вернется никогда это возмутительное по начальству рапортование о том, что все обстоит благополучно, это насильственное прекращение расследования целого ряда судебных процессов. Мы эту общую картину будем иллюстрировать отдельными делами и среди отдельных дел поставим на суд преступления центра в связи с особенно близким нам и вам так называемым Ленским делом. Вы знаете, что доклад Манухина по этому делу был затерт здесь в центре. А между тем этот доклад в смысле проверки происшествия выяснил ужасную вещь: он выяснил, что местная заводская администрация была недовольна действиями власти, как еще за несколько лет до этого случая, до апрельского расстрела, в связи с другой стачкой, администрация приисков во время забастовки, не желая уступать рабочим, жаждала столкновения, когда администрация приисков, надеясь, что в рабочих будут стрелять, приготовляла в больнице места для будущих раненых и приглашала священника для напутствия будущих умирающих, если бы они после этого расстрела оказались.