К четвертому тому.
С. П. Белецкий, специалист по полицейскому розыску, с многолетним стажем по департаменту полиции, и А. Д. Протопопов, последний министр внутренних дел царской империи, оказались самыми податливыми и красноречивыми клиентами Чрезвычайной Следственной Комиссии. Ни у кого из сановников царского режима, представших перед Комиссией, допросы не были столь многочисленны и столь пространны. Но разоблачениями, застенографированными в протоколах Комиссии, дело не ограничилось. С. П. Белецкий и А. Д. Протопопов изъявили желание отдаться воспоминаниям в камерах Трубецкого бастиона Петропавловской крепости, попросили разрешения писать, и, буквально, засыпали Комиссию своими письменными показаниями. Эти тюремные воспоминания являются существеннейшим дополнением к допросам и, несмотря на неизбежные повторения и совпадения с устными показаниями, дают массу нового исторического материала. Мы сочли возможным выделить в особый том все письменные показания С. П. Белецкого и А. Д. Протопопова. Показания воспроизводятся с полной точностью; для удобства читателей они разбиты на главы и снабжены перечнем содержания. Даты, поставленные скобках вслед за перечнем, дают указания на время поступления бумаг в Комиссию.
П. ЩеголевПоказания А. Д. Протопопова.
I.
[Сношения с Перреном (20 апреля).]
1. Телеграмма моя Перрену была ответом на его депешу: «Получили ли вы мое письмо?» Я ответил, что письмо получил, благодарю. Прибавил ли в депеше, что ожидаю следующего письма — не помню твердо, но прибавить мог, так как очень интересовался его предсказаниями.
2. Письмо его лежало у меня на столе; оно относилось к февралю; содержало числа дней, в кои я должен быть осторожен, и обещание продолжать предсказания.
Не прекратил я сразу получение писем решительною депешею, а послал свой ответ о невозможности его приезда по военным обстоятельствам, потому что не уяснил себе положение, после слов Васильева, передавшего мне дело слишком мягко, приблизительно так: «Лучше оставить это дело (приезд Перрена в Россию), против его приезда во время войны возражают». Я спросил: «Есть что-нибудь серьезное?». «Нет, но лучше оставить, не настаивать». После этого разговора я сказал послать ему ответ; ответ составлял нач. канцелярии Писаренков. Его редакцию «Votre arrivée impossible»[*] я изменил в его присутствии, прибавив по-русски «по военным обстоятельствам», или «вследствие военного времени, после войны сообщу». Перевод канцелярии кончался «donnerai nouvelles ultérieurement». Эта депеша и была послана, слово «сообщить» — перевели: «donnerai nouvelles».
3. Перрена видел раз во время гадания, в конце 1915 года; более его никогда не видел. Считал его американцем.
А. Протопопов.II.
[Поддержка правых организаций. Участие Распутина в деле назначения Протопопова. Влияние Распутина. Оценка событий и действий власти (4 июня).]
Из людей, принадлежащих к правым организациям, я виделся: с Марковым раза четыре. Он жаловался, что у организации нет денег: люди все бедные. Говорил, что отделов в России 25.000; говорил о той пользе монархическому делу, которую они бы могли принести, если бы были средства; вспоминал 1905 год, когда по одной стороне улицы шли с красным флагом, а по другой — с портретом царя. Сетовал, что царь и правительство не понимают серьезности положения. Говорил о том, что отделы бедствуют на жалкие гроши, которые он получает, и о необходимости монархического съезда, который запрещен; говорил приблизительно то же, что и в Думе. Денег получил при мне 40.000 или 50.000; если выданы деньги в половине февраля десять тысяч — то 50.000. Отчетов в деньгах не представил.
Орлова видел два раза. В первый раз его прислал ко мне кто-то из сановников, кажется Щегловитов. Он показал мне утвержденный устав общества, списки членов и жаловался на недостаток денег для уплаты по счетам за бланки, открытые письма и изданные брошюры, в которой экономическая часть была интересна. Я дал ему, помнится, 2.000 р.; отчет в деньгах он сдал, но, в виду дошедших до меня сведений о его хвастовстве в Москве, вторично денег я ему не давал, принял плохо и более его не видел.
Римский-Корсаков был у меня, кажется, один раз. Принес мне сводку постановлений своих друзей: я положил эту бумагу в пачку на столе. Денег просил у меня и государственный совет, 10.000, перевести в Кострому, тогда в Москве будет хорошая правая газета, но деньги переведены не были. Со времени моего назначения я так много слышал правых разговоров, что речи этих людей на меня особого впечатления не производили, их желания почти не разнились с тем, что я слышал каждый день, и сводились к одному: монархия в опасности — надо ее поддержать.