В конце декабря последовало утверждение мое в должности. Причиною этого была привычка б. царя прислушиваться понемногу к моим словам и лестные отзывы обо мне многих видных правых деятелей, некоторые из которых лично говорили об этом царю, а также мой отказ от награды. История с убийством Распутина, последовавший розыск департаментом полиции, отыскание его трупа и дальнейшие меры, проведенные при мне и иногда мне приписываемые (например, некоторая узда на великих князей), — сблизили б. царя с этой мыслию, и она была осуществлена. Б. царица также была за мое утверждение. Около 1 января ушел Трепов, и на его место, по выбору б. царицы, попал Голицын. Я в разговорах в Царском поддерживал кандидатуру С. В. Рухлова или Нейдгардта. Предложение назначить председателем совета министров Покровского сочувствия не встретило. Назначение Голицына и мое утверждение являются характерными признаками времени. Руководство политикою фактически перешло в еще более правый круг. Б. царь это понимал и сделал этот шаг сознательно. Голицын опирался на правую группу гос. совета (Маклаков, Стишинский и др.). Трепов, награжденный портретом б. царя при своем отпуске,[*] сохранил за собою особые доклады и влияние на министерство путей сообщения. Он являлся лидером правой группы гос. совета. Меня поддерживали правые и нейдгардтовцы. Эти две группы давали перевес правому крылу. Правая группа была очень влиятельна в гос. совете и в Царском Селе, куда ее представители приглашались к б. царице. Б. царь не заходил и беседовал с представляющимися царице лицами частным порядком. Таким образом, после смерти Распутина курс не изменился. Заменены были лишь люди. Существовало опасение, что б. царицу могут убить: ее не любили ни в войске, ни в тылу. Я старался содействовать сближению ее с обществом: ею было принято много частных лиц, которые делались после, если не ее сторонниками, то все же доброжелателями. Все желающие ей представиться отказов уже не получали. Она встала на курс компромисса менее резко правый и приняла, например, даже предложение быть ходатаем за прощение великих князей, сосланных в деревню. Главною заботою правительства было продовольствие. Явилась на местах так называемая «бисерная забастовка». Заносы, недостаток провианта и фуража, расстройство обмена товаров и передвижения — день ото дня ухудшали положение, причем на местах получались два явления: деревня не выдавала своего товара, не получая ничего взамен, а мелкие сборщики зерна не могли добывать его для отправки. Положение создавалось грозное. Столицы тоже не имели хлеба. Мельницы были без зерна. У б. царя явилась мысль назначить полномочное лицо для продовольствия армии, флота и тыла, согласовав все элементы этого дела в одних руках. Воейкова предназначали на этот пост. Дело оставалось без исполнения, — сопротивлялись Трепов, Макаров и другие лица. Они находили, что это задевало бы их права как министров. Действительно, это стало бы неизбежным. Этот диктатор связал бы однако всех работников продовольственной сети в своем лице, не исключая и работу общественных организаций, что дало бы силу этому делу. Мысль эта мне нравилась. Воейков человек коммерческий, и я надеялся видеть пользу от такого устройства. Б. царя в этой затее я поддерживал, но неудачно, — она не прошла в жизнь.
В самое последнее время, по поручению Воейкова, ко мне приезжал Спиридович, чтобы ходатайствовать о скорейшем отчуждении (прирезке) земли от ялтинского градоначальства к его ведению, для охоты.[*] Планы были мною переданы для исполнения в межевой отдел министерства.[*] Насколько помню, об этом у меня было от него письмо. Цель прирезки — удобство управления. Вспомнил это, потому что слышал, что комиссия этим интересуется, и соображаю теперь, что это может осветить дело, которое имеет касательство к измене; опасаюсь, чтобы моя роль не была бы неправильно истолкована.
А. Протопопов.