Я был после своего разговора со Штюрмером в Государственной Думе; слух о моем назначении там уже был известен и некоторые члены Думы поздравляли меня; поздравил и М. В. Родзянко, другие смотрели на меня вопросительно; я был доволен, но все же мне было неловко. В. М. Пуришкевич спросил меня: «Зачем вы идете, все равно вылетите через месяц». Я ответил: «Что же, в движении — жизнь».
18 сентября я получил приказ о своем назначении управляющим министерством внутренних дел. Когда приказ мне был только что подан, М. В. Родзянко по телефону мне сказал: «Что вы делаете, одумайтесь». Я спросил: «Почему вы так говорите?» — «Вы погибнете, идите в какое хотите другое министерство, только не в министерство внутренних дел». Я ответил М. В. Родзянко, что уже поздно отказываться, что приказ о назначении лежит у меня на столе. «Ну, делайте, как хотите», — сказал М. В. Родзянко и положил трубку. Я думал тогда, что его слова вызваны завистью. В тот же день у меня был Е. К. Климович. Он назначался в сенат и оставлял службу по министерству внутренних дел. Мне было жаль, что он уходит; я знал его еще, когда он был московским градоначальником, и был хорошего о нем мнения. Все же удержать Е. К. Климовича я, против желания Штюрмера, не решался; я спросил его, знаком ли он с Распутиным. У меня была мысль: нельзя ли хоть временно удержать его; заручившись поддержкою Распутина, которого Штюрмер послушается. Не помню, что мне ответил Климович; кажется, сказал, что он только что познакомился с Распутиным, или, что он собирается в этот день у него быть. Я отказался от мысли защищать Е. К. Климовича и вследствие слов П. Г. Курлова, — он мне сказал, что просил П. А. Столыпина назначить Е. К. Климовича (бывшего в то время, кажется, начальником охранного отделения департамента полиции[*]) градоначальником, в Керчь, в виду того, что он «не любит подчиненных умнее себя». Курлов высказал также свое мнение о том, что Е. К. Климович «заведет провокацию». На мой вопрос, кто бы мог заменить уходящего Климовича, Курлов указал мне на А. Т. Васильева, сказав, что при А. Т. Васильеве он будет все знать и будет руководить Васильевым, как я его просил; что самостоятельно Васильев не справился бы с делом директора департамента полиции, но что под руководством Курлова он может быть терпим. Позднее я узнал А. Т. Васильева лично, любил его, считаю честным человеком и очень верил ему. Свое вступление в управление министерством я решил начать с распоряжения, которое было бы популярно и вызвало бы чувство удовлетворения в обществе и печати. Я знал, сколько людей недовольно реквизициями и секвестрами, часто налагаемыми на принадлежащие им товары и продукты. Особенно стеснительными являлись запрещения вывоза из губерний хозяйственных продуктов и скота. Я пригласил к себе В. В. Ковалевского и поручил ему составить телеграмму губернаторам и уполномоченным председателя совещания по продовольствию, в которой указывалось бы: 1) на необходимость руководствоваться впредь точным смыслом закона 17-го августа 1915 г., который применение принудительных к продаже мер в каждом отдельном случае ставит в зависимость от утверждения председателя совещания по продовольствию и 2) делалось бы распоряжение о снятии не по закону наложенных принудительных мер. Телеграмма была составлена. Я ее подписал и свез к графу А. А. Бобринскому, который обещал мне тоже подписать телеграмму и ее отослать. О согласии Бобринского я сообщил В. В. Ковалевскому. Через несколько часов В. В. Ковалевский мне сказал, что А. А. Бобринский уехал в Ставку с докладом к царю и что за министра остался его товарищ А. Н. Неверов, который нашу телеграмму задержал, возражая против ее содержания. Я просил В. В. Ковалевского и А. Н. Неверова приехать ко мне — сговориться. После переговоров я согласился на предложение Неверова оставить за уполномоченными председателя совещания по продовольствию право, по их усмотрению, в необходимых случаях налагать реквизицию и секвестры. Запрещения вывоза, наложенные ими без утверждения председателя совещания по продовольствию, снимались, и впредь указывалось налагать их не иначе, как руководствуясь точным смыслом закона 17 августа 1915 года. Кажется, в депеше упоминалось и о снятии тех наложенных до получения ее реквизиций и секвестров, которые оказалось бы возможным снять без особого ущерба делу. В такой редакции депеша была послана за подписью моей и А. Н. Неверова. Распоряжение это было встречено с удовольствием. К сожалению, оно не было осуществлено, несмотря на мои неоднократные о том напоминания.
Приняв управление министерством, я ознакомился самым поверхностным образом с его личным составом, с перечнем входящих в него учреждений и с кругом их деятельности. Я узнал, что за последние годы многие части, прежде входившие в его состав, от министерства теперь отошли. Так, министерство финансов держало в своих руках распоряжение банковским и земельным фондом; выбор покупщиков принадлежал крестьянскому банку, следовательно, он распоряжался фактически распределением земли крестьянам; вновь образованное главное управление здравоохранения отстраняло министерство внутренних дел от обязанности заботиться о врачебном и санитарном благополучии населения; в министерство путей сообщения отошел общеимперский дорожный капитал, распределяя доходы с которого министерство внутренних дел прежде могло итти навстречу требованиям земств в деле улучшения грунтовых дорог; к министерству земледелия отошла работа по земельному устройству крестьян, причем это министерство имело в своем распоряжении крупные суммы, специально назначенные на дела улучшения крестьянского хозяйства и обработки земли, и могло удовлетворять ходатайства земских собраний, направленные к этой цели. Влияние этого министерства на население и земства быстро росло. Передача ему продовольственного дела давала ему особую силу и ставила в ближайшее соприкосновение с земством и населением. Политика министра земледелия в этом деле влияла на настроение всей страны. Одновременно, многие земства вошли в земский союз и встали на путь оппозиционной политики, которая не умерялась министерством земледелия. Положение губернаторов тоже очень изменилось; они перестали быть хозяевами в своих губерниях и не могли отвечать за настроение в них. Уполномоченные совещаний по продовольствию и топливу принимали меры по порученному им делу и часто даже без ведома губернаторов. Действия военных чинов, присылаемых в губернии с большими полномочиями от совещания по обороне, особенно часто не подходили к местным условиям и шли вразрез мнению губернаторов, которые были бессильны что-либо сделать. Влияние министерства внутренних дел на местную жизнь очень упало, между тем обстоятельства времени требовали его влияния; самостоятельно министерство оказать его не могло и, лишь путем сношений с другими министерствами, достигало иногда нужных результатов. Вследствие получаемых от губернаторов телеграмм с жалобами на неудачные распоряжения уполномоченных по топливу или продовольствию, или чинов военного ведомства и на результаты этих распоряжений, мне приходилось ежедневно сноситься с подлежащими министрами и часто безрезультатно. О повышенном вследствие тягот войны настроении населения министерство было осведомлено сетью чинов губернской и уездной администрации, но влиять на это настроение, регулировать его министерство не имело средств. Министерство внутренних дел было на пути к превращению в министерство полиции. Я это считал недопустимым. Мне хотелось вернуть ему хоть часть прежнего влияния на местную жизнь и, главное, — земства. Заботу о правильной постановке дела продовольствия армии и населения и проведение консервативной политики в этом деле я считал важным и хотел вернуть их в министерство внутренних дел. Это вновь и быстро поставило бы министра и его сотрудников в контакт с земством и населением. Распределение же значительных средств, которых требовало это дело, давало бы возможность бороться с объединением земств в общеземский союз, политику которого во время войны я считал опасной. В. В. Ковалевский, который мне объяснял существующую постановку продовольственного дела, с которым я постоянно занимался и готовился к своим докладам у царя, был горячим сторонником передачи продовольственной заботы министерству внутренних дел. Я имел в виду, в случае если эта передача состоится, поручить Ковалевскому ведение дела, самому же быть только в его курсе; доклады царю я бы иногда тоже поручал Ковалевскому. Я говорил Распутину о своем намерении взять продовольственное дело из министерства земледелия, он, повидимому, прежде думал, что я буду влиять на это дело, как председатель совета министров, через министров земледелия и внутренних дел, хотя вряд ли отдавал себе отчет, насколько это исполнимо. Распутин против моего предложения не возражал, напротив, позже старался, чтобы дело было мне всецело передано. Я хотел хоть немного освоиться в новом для меня положении управляющего министерством и не спешил представиться царю по случаю своего назначения. Я лишь донес ему письменно о вступлении в должность. Царь мне вернул донесение, положив резолюцию: «Дай бог, в час добрый».