Они вернулись в корпус и Карташов сорванным со стены электропроводом завязал руки и ноги фельдшера. И уложил его возле теплой, обмотанной изоляцией, трубы… Выйдя на улицу, Сергей вдруг ощутил страшную пустоту. Темные кусты рододендронов, высокий забор, тянувшийся вдоль запорошенных опавшими листьями клумб в бесконечность, размытый контур безмолвствующего здания — все это настраивало на крайне пессимистический лад. Но когда он залез в кабину и услышал, как стонет Одинец, настроение у него тут же изменилось. Он почувствовал, как под курткой учащенно забилось сердце, ненависть стала переполнять все его существо.
— Саня, как ты там?
— Курить…
Карташов, вылущив из пачки сигарету, перегнулся через перегородку и вставил в высохшие губы друга сигарету. Чиркнул зажигалкой.
— Затягивайся… Что, сил не хватает? Ох, мрази они за это ответят, — и Карташов тоже закурил. Однако не успел он сделать пару затяжек, как с главной улице на скоростях выехала машина, ослепив его светом фар. Он включил зажигание, но показавшаяся машина, с визгом тормозя, встала поперек дороги. Но этого мало — сзади мелькнул острый свет и еще одна машина приткнулась позади «шевроле»… "Вот, кажется, и кранты", — подумал Карташов, что однако не помешало ему нащупать под курткой рукоять пистолета. Большим пальцем от приподнял флажок предохранителя.
— Саня, нас взяли в коробочку… Но ты не волнуйся, тебе это сейчас вредно. Отдыхай… — он увидел как из передней машины вышел человек, и на фоне далеких фонарей он сразу же узнал угловатую фигуру Николая. Из второй машины показался Брод.
— Мцыри, — начал свою речь охранник, — ты же не скажешь, что мы к тебе плохо относились… Поэтому не валяй дурака, выходи из тачки и переходи в мою…Не хочешь ко мне — садись к Вене…
И тут же послышался голос Брода. Карташов по интонации почувствовал, что в голосе слишком много угрожающих ноток.
Не высовываясь в форточку, он ответил:
— Мне и здесь не дует… Если соскучились по моей компании, можете сами подсесть ко мне.
— Не дури, Мцыри, ты захватил чужую машину, и, судя по всему, наделал в клинике шкоду. Или я ошибаюсь? — в голосе Николая наоборот чувствовались умягчающие нотки. Но Карташов уже знал им цену. Он положил кроссовку на педаль газа, и в это время охранник поднял руку и дважды выстрелил. Карташов ощутил змеиный посвист пули у самого виска и пригнулся. Стекло однако не разлетелось, лишь небольшое отверстие, сантиметров на десять ниже обзорного зеркала, засквозило холодной струйкой… Он нажал на акселератор и пошел на таран. Но при этом резко подал машину влево, направляя ее в дверцу, за которой стоял Николай. И тот, видимо, растерявшись, не ожидая такой дерзости, не успел отскочить, и вместе с дверцей был смят, вдавлен в кузов «Ауди». Сзади раздались выстрелы, но это уже было не страшно: он знал, что Веня стрелять не умеет. Все три пули ушли под самую плоскость крыши, наполнив салон пороховыми ароматами…
Почти не тормозя, Карташов направил машину в сторону поперечной улицы, и на крутом вираже ушел вправо.
Сзади раздался слабый голос Одинца:
— Серый, у меня под сиденьем лежит обрез… дай мне его…
— Все нормально, Санек! С этой минуты, начинаем с тобой новую жизнь. Как ты на это смотришь?
— Мне бы сейчас стакан водки и чего-нибудь пожевать…
— От чего ты так развялился? Чем они тебя пичкали?
— У меня аллергия на контрастное вещество, которое они мне вчера ввели. Проверяли почки…. Сволочи, я этому Блузману, если встречу, оторву башку.
— Такое не исключается. Мы сейчас заедем в одно место…
— Сначала подъедь к какому-нибудь ларьку, купи водяры.
Карташов, миновав памятник Пушкину, свернул вскоре на Неглинную и возле кафе остановился.
— Ты не высовывайся, пока я хожу за пайкой, — сказал Карташов и вышел из машины. Вернулся с целлофановым кульком и его содержимое разложил на сиденье рядом с собой. Круг краковской колбасы, банка красной икры и несколько бананов. И две двухсотграммовые бутылочки водки. Одну из них протянул в темное нутро салона.
— Саня, держи лекарство, а я пока открою банку с икрой дальневосточного лосося. Икра тебя вмиг поставит на ноги.
— Меня уже привели в чувство выстрелы… И запах пороха… Кто первым начал палить — Никола или Брод?
Раздался жестяной звук — Карташов финкой вскрывал банку с икрой. Послышалось бульканье — это Одинец поглощал водку. Тут же попросил закурить. Голос у него стал тверже, и Карташов понял, что его дружок начинает оклемываться. И действительно, через десять минут Одинец вполне пришел в себя и даже перелез на свое обычное место — на переднее сиденье.
— У Николы нервы сдали, — Карташов взглянул на Саню. — Голова кружится?
— Была страшная слабость. Но сейчас я уже орел, парю под облаками.
— Это водяра в тебе говорит. Смотри, чтобы не переборщить…
Они проехали по Неглинной и возле Альфа банка свернули на крохотную улочку. Карташов припарковался возле аптеки.
— Я думаю, тебе надо что-нибудь принять против аллергии…Я знаю, моя сеструха, когда у нее начиналась бронхиальная астма… ей давали супростин или тавегил. Купить?
— Не надо. У меня все нормально… Единственное, что мне сейчас не хватает — горячего душа…
— Как они тебя захомутали? Брод сказал, что ты, спускаясь по лестнице, потерял сознание?
— Врет, сучара! Никола мне сонному маску с хлороформом сделал. В какой-то момент я был в сознании и видел его бледную харю с оловянными глазами. Я хотел позвать тебя, но не мог, он меня накрыл подушкой…
Карташов, стиснув зубы смотрел куда-то за окно и думал свою думу.
— Почему они тебя взяли, а не меня?
— Наверное, потому, что я моложе и, видимо, Брод, тебя просто пощадил…
— Или оставил на закуску.
— Возможно. Куда мы сейчас с тобой направляемся?
— В гости к одному джентльмену удачи, которого ты, между прочим, тоже знаешь. Они ехали тем же путем, которым когда-то направлялись на Учинское водохранилище. И Одинец вскоре это понял. Он завертел головой и в его усталых глазах застыл вопрос. Но когда он увидел дорожный указатель, на котором светилось слово «Тарасовка» и до которой оставалось пять километров, он спросил:
— Если не ошибаюсь мы направляемся по знакомому пути, но мне непонятно…
— Сейчас поймешь, когда свернем на одну улочку по имени Строительная. Карташов вкратце рассказал Одинцу о разговоре с фельдшером.
— И этот железозубый дядька хозяин нашей фирмы? — у Одинца от удивления аж взор загорелся. А кто же тогда Таллер? Кто такой Брод?
— Выходит обыкновенные шестерки, как и мы с тобой.
— Извини, Серый, мы не шестерки, мы с тобой — наемники, а это большая разница. Ну хорошо, приедем, поздороваемся с ними и что дальше? Я уверен, что в его усадьбе всегда найдется четыре метра земли, где он нас зароет…
— Зароем мы их… Я думаю, праздник сейчас у них в самом разгаре.
— Но мы почти с голыми руками… — Саня просунул руку под сиденье и убедился, что обрез на месте. — У меня всего две пачки патронов да и у тебя, небось, всего пара обойм…
— В кузове остались с прошлого раза два гранатомета, но скорее всего, они нам не понадобятся.
— А я думаю, что мне тут так в бок впилось…
Дорога была неосвещенная, с редкими фонарями и машина часто попадала в глубокие колдобины, присыпанные снежком.
— Как, Саня, себя чувствуешь? На троечку или на четверку с минусом?
— На четверку с плюсом. Кстати, у нас есть еще водка?
— В бардачке лежит шкалик, но, мне кажется, это будет для тебя лишнее…
— Лишние мы с тобой на этом свете.
У Карташова в кармане запищал мобильник. Звонил Брод. Говорил напористо и чувствовалось, что он не совсем трезвый. Карташов отстранил от себя трубку, чтобы голос Брода слышал Одинец.
— Ты, Мцыри, сделал непоправимую ошибку…Ты догадываешься, о чем я говорю?
— Нет, не догадываюсь.
— Ты моего Николу размазал по железу и я тебе за этого… — Брод закашлялся, но не отключался.
— Ну что ты мне за это сделаешь, Веня? Ты остался один и перестань заблуждаться на мой счет. Если встанешь на дороге, смету и тебя, ибо ты предал нас. Отдал Саню на растерзание коновалам Блузмана.