Хребет.
Плохиш Том замер, осознавая, и широко улыбнулся.
— Гектор! Мщу за тебя! — закричал он и ударил по драконьей шее.
И тут их накрыли фейри. Цветная волна обрушилась на умирающего дракона, растворяя его черный и принимая его в себя. Когда крепость его смертного существа перестала быть, Эш сбежал в высший эфир, чтобы подождать еще сто эонов, вырастить новых союзников, и…
Он был не один. Омерзительные фейри ободрали его суть, словно герметические гиены, и он остался обнаженным на бескрайней равнине. Но он был не один.
В эфире стояла бесконечная толпа золотых существ — больше, чем армия боглинов, и каждое сияло трансцендентным золотом. Они были как ангельское воинство. Кого-то он знал, но большинство — нет. А впереди всех стоял Красный Рыцарь, его заклятый враг, во главе строя мужчин и женщин, ирков и Стражей, строя его жертв, его врагов и всех прочих, и все они пылали, как солнце.
Стоя на стеклянном полу часовни аббатства Лиссен Карак, Дезидерата подняла руки и сказала:
— Те Deum.
Эпилог
Сочельник
Адриан Голдсмит слез с лесов последним. Он вообще был странным молодым человеком, этаким наброском в контрастных тонах, как и многие представители его поколения. На нем была простая и скучная рабочая одежда, на бедрах — рыцарский пояс, а на вороте — значок войска наемников.
В нефе большого зала нового дворца в Ливиаполисе беременная вдовствующая императрица сидела на стуле, специально изготовленном для нее, и наблюдала за работами над огромной фреской.
Голдсмит помахал ей рукой, и она улыбнулась, а ее рыцарь Галаад д’Эйкон помахал в ответ.
Спускался Адриан долго. Строительные леса конструкции Безголового сами по себе были чудом техники, и он включил в них достаточно платформ и лестниц и для небольшой осады. По крайней мере, так показалось художнику-рыцарю.
Он поклонился вдовствующей императрице, почувствовав под ногами твердый мрамор.
— Ваше величество. Я хотел бы, чтобы вы посмотрели.
Мортирмир, увидев кивок Безголового, поднял руки, заливая верхнюю часть стен светом. Но это было еще не все: вспомнив рисунки Голдсмита, он добавил цветов, которыми планировали раскрасить фреску, позолотил доспехи и сделал дракона непроницаемо черным.
У багрянородной Ирины перехватило дыхание.
— Господи, — только и сказала она.
Гэвин Мурьен расплылся в улыбке.
— Ему бы понравилось.
— Когда Адриан закончит, — заговорил Мортирмир своим самым занудным голосом, — я наложу улучшение, а потом превращу весь потолок в артефакт с собственным герметическим освещением и защитой.
— Спасибо, Морган, — сказала Бланш. Она все еще сидела, задрав голову, и смотрела на чудесное изображение. — Мы все там? Ну, то есть…
— Я сделал семьсот портретов, — рассмеялся Голдсмит. Мне остался только Экреч. Когда наступит оттепель, я отправлюсь на запад. Сегодня утром я получил герцогиню Моган и Смотрит на Облака.
Бланш посмотрела на герметический эскиз.
— Нас спросили… не слишком ли легкомысленна эта работа для такой суровой зимы. Но мы говорим, что никто не отменяет Рождество только потому, что собрал плохой урожай. Вспомним час нашего триумфа, когда нам приходится работать. Важны не Габриэль и его… смерть. — Она помолчала, собираясь. — Важно то, что мы победили, все вместе.
— Именно это я и рисую, — сказал Голдсмит.
Ирина взглянула на Гэвина. Он пытался не плакать.
На следующий день после рождественской мессы Том Лаклан и Сью обвенчались в большом зале дворца Ливиаполиса. Сью настояла на том, чтобы пожениться прямо посреди работ и ремонта, и добилась своего.
Невесту вел к алтарю новый граф Тоубрей, который только что получил свои земли и титул от королевы Альбы. Его отец случайно погиб на охоте. Королева стояла рядом с графом Майклом, Кайтлин держалась на шаг позади. На стороне Тома Лаклана, чья семья погибла, стояла госпожа Элисон Одли, всем известная как Изюминка, ныне — маркиза Альбинская, и Дональд Ду, который представлял горцев.
Огромный зал был переполнен. Там собрались все, кто только сумел добиться приглашения, первые ряды состояли из знати Новой земли и удивительного количества дворян из Древней земли. Врата оставались открытыми, солдаты империи охраняли дорогу, зерно из Этруссии кормило крестьян Альбы в самую суровую зиму на людской памяти. Снег падал и падал, холод усилился. Но зерно проехало по четырем мирам, и к тому же у крестьян Альбы были и другие союзники, которые оставляли мешки с орехами у дверей хижины или корзину с сушеными ягодами на крыльце.