— Я кое-что слышал об этом. А вы думаете, лучше поручить девушек холостяку?
— Зачем он держит ферму? — спросил Эбнер, отстав с Медорой от других.
— Ему дороги воспоминания. Он здесь родился и ни за что не хочет расставаться с родным уголком. Надеюсь, это не умаляет его в ваших глазах?
Уайленд заехал, чтобы пригласить мужчин на свою образцовую ферму. Они потратили целое утро, знакомясь с этим дорогостоящим предприятием. Бонд выражал свой восторг в бесчисленных «ох» и «ах», отличающих благовоспитанного гостя. Эбнер в гробовом молчании разглядывал все, что понастроил этот фермер-любитель. Можно, конечно, забавляться всеми этими дорогими игрушками ради пустого времяпрепровождения, но вряд ли этот человек сумел бы прожить, обрабатывая крохотный клочок земли. На двух ногах может стоять всякий, а многим ли удается — на одной?
— Ферма приносит вам доход? — вдруг резко спросил он Уайленда.
— Доход? Ну что вы! Надо мной смеется все графство. И полгорода живет за счет того, что у меня нет «сметки».
— Гм! — буркнул Эбнер.
Он еще острее чувствовал, что не имеет ничего общего с этим изящным, улыбающимся человеком, — продуктом нездоровых условий жизни большого города.
— На днях мне случилось встретиться с вашими друзьями — сторонниками прогрессивного налога на землю, — заметил Уайленд, когда они входили в птичник — роскошное помещение с дюжиной клеток, где размещались куры не менее дюжины пород: леггорны, плимутроки, джерси, ангорки, гемблтониасы и «все такое», как позволил себе заметить Бонд. — Ваши знакомые жаловались, что в последнее время вы редко бываете у них.
Эбнер нахмурился: Уайленд, очевидно, пытается поддеть его. Однако приходилось признаться, что он и в самом деле изменил одному кружку ради другого и искусственному освещению ораторской трибуны явно предпочел свет, проникающий через стеклянную крышу художественных мастерских.
— Я по-прежнему верю в их дело, но служить ему можно по-разному. Моя следующая книга...
— Я отнюдь не противник ваших идей, — я лишь спорю о возможности их осуществления. Если угодно, я был бы даже рад, если бы вам удалось что-нибудь сделать. Что может быть хуже нынешней неразберихи? В нашей Декларации и Билле о правах равенства больше, чем надо, но добьемся ли мы когда-нибудь равенства в системе налогов...
— Рад, что вы выступаете в защиту сельского населения... — начал было Эбнер.
— Сельского населения? — Уайленд удивленно смотрел на него. Находясь на скотном дворе или в птичнике, он как никогда ощущал контраст между надежностью своих загородных владений и ненадежностью городского имущества. — Ну нет, я подразумеваю горожан-налогоплательщиков. Принципы демократии, применяемые в широких масштабах, окончательно определили ее лицо, и чего мы добились? Всякие преступники и темные элементы подстрекают равнодушных, невежественных, завистливых людей грабить преуспевших граждан.
Эбнера начинали злить разговоры о городе — они были так неуместны здесь, на лоне неиспорченной природы.
— Я верю в народ, — заявил он, имея в виду часть населения, живущую в сельской местности.
— И я верю... хотя в известных пределах и до известной степени. Но я не верю в простонародье, — отвечал Уайленд, подразумевая тех, кто жил в городах.
— А между народом и простонародьем разница, как между картофелем и картофельными очистками, — заметил Бонд, поймав какое-то летящее перышко. — Вскоре мы начнем пожирать друг друга. Даже самым доброжелательным из нас не останется ничего другого, как изгонять сатану огнем. От налогового чиновника и всех козней его...
— ...избави нас, господи! — подхватил Бонд, всегда соглашавшийся с Уайлендом.
Эбнер нахмурился: его религиозное чувство восставало против подобного тона.
— И от всех присных его, — продолжал Уайленд. — Дошло до того, что они угрожают мне в моей собственной конторе! Как по-вашему, — что делать? Начинать борьбу или поддаться? Обратиться в суд или пойти на сговор с ними?
— Если вы хотите сохранить душевный покой, — заметил Бонд, — то есть лишь один способ. Но при этом вы можете делать вид, будто все уладилось самым благородным образом.
Уайленд вздохнул.
— Неужели вы полагаете, что возможен выбор? Либо я даю им взятку, либо они шантажируют меня. Да, в этом году я, наверное, упаду на несколько делений — в моральном отношении.
Эбнер невольно отодвинулся. Он был совершенно несведущ в запутанных финансовых делах. Но он видел человека — хозяина дома, который, принимая гостей, цинично признавался перед ними в своей испорченности и позорных поступках или, во всяком случае, в своей готовности вступить на этот путь.