— Полагаю, мы пойдем в церковь? — уверенным тоном спросил Эбнер.
— Думаю, что да, — ответил Стивен.
— Только без меня, — заявила Клайти.
— Вы не ходите в церковь? — изумился Эбнер.
— Хожу, но не часто.
— И вы ни во что не веруете?
— Я верую в человечность, — гордо ответила Клайти.
— Живо ступайте в дом и одевайтесь, — вмешалась Медора, — веру в человечность вы увидите и в нашей церкви.
Компания разместилась в двух экипажах; на козлы одного из них сел старший Джайлс, вторым правил батрак с фермы. Как ни хотелось Клайти оказаться рядом с Бондом, ее посадили с Эбнером, и тут ею овладел совсем нехристианский дух противоречия. Она вертелась на сиденье, оглядывая возделанные поля и чистенькие опрятные фермы; даже самый экипаж их хозяина свидетельствовал о скромном благополучии.
— А ведь вы великий страдалец, мистер Джайлс, — внезапно заявила она, — не правда ли?
Старый джентльмен чуть не уронил вожжи на лоснящиеся спины лошадей.
— Я — страдалец? Что вы хотите сказать?
— Я хочу сказать, что вы великий страдалец. Более того — раб.
— Что-то не пойму вас?
— Неужели вам непонятно! Весь мир против вас, вас буквально топчут ногами.
Медора искоса поглядывала на Клайти: куда клонит эта девчонка?
— Бедный папа, — сказала она. — Но раз уж он ничего не замечает, незачем и говорить.
— Не удивительно, что мистер Джайлс ничего не замечает, — бросила Клайти, меняя тон. — Разве ему приходится страдать от недостатка свежего воздуха и чистой воды? Или платить деньги за солнечный свет? Может быть, он вынужден ютиться в мерзкой, неблагоустроенной лачуге, без канализации, бок о бок со множеством ужасных соседей? Разве ему приходится мириться с нерадивостью и продажностью местных властей? Или беспокоиться о том, как бы раздобыть снятое молоко, хлеб с примесями и приготовленные разными мошенниками патентованные недоброкачественные лекарства? Или проводить весь день в каком-нибудь душном, грязном помещении, где из него выжимает пот грубый мастер, грозя оштрафовать его?
Эбнер беспокойно заерзал на своем сиденье.
— Клайти, перестаньте, — сказала Медора, взяв ее за руку.
— Но таковы жизненные факты, — заявила Клайти.
— Это не мои факты, — буркнул Эбнер, не поворачивая головы.
— Что значит «мои» факты? — резко возразила Клайти. — Если вы вправе выбирать те факты, что вам по вкусу, позвольте и мне делать то же самое. Вот так-то, сэр, после Нового года я отправлюсь в рабочий квартал, и не пройдет месяца, как я организую кружок, где будут обучать плести корзины и гамаки.
— Плести корзины недостаточно, чтобы улучшить мир, — сказал Эбнер.
— Но подростки станут лучше приучаться к ручному труду и отвыкнут шататься ночью по улицам, — заносчиво ответила Клайти.
— Перестаньте, Клайти, — повторила Медора.
Клайти молчала и накапливала в себе гнев, пока шла служба и читалась безыскусственная проповедь на библейское изречение «На земли мир, в человецех благоволение». Эбнер внимательно наблюдал за девушкой, чтобы отчитать ее позже, если ей вздумается позволить себе исподтишка посмеяться над проповедником или его паствой. Он все еще не мог простить ей те «штучки», какие она выкидывала на Главной улице, когда они раза два отправлялись за покупками. Она беззастенчиво подшучивала над провожавшими ее восхищенным взглядом молодыми приказчиками, которые торговали за стойками, обитыми жестью и раскрашенными под красный кирпич или известняк; она слишком свободно заговаривала со многими почтенными обывателями при встрече с ними на расшатанных деревянных тротуарах. «Пусть только посмеется над этим стареньким священником с пышными бакенбардами или отпустит насмешливое замечание о праздничных чепцах этих достойных женщин...»
Но Клайти держалась вполне благопристойно, однако в душе лелеяла дерзкий план: она докажет Эбнеру Джойсу, что все его презрительные, пренебрежительные, предвзятые суждения о ней ничуть на нее не влияют.
На обратном пути она изложила свой план Эдриену Бонду, с которым на этот раз ей посчастливилось ехать вместе, — они сидели рядышком на заднем сиденье.
— Да, так я и сделаю, — решительно повторила она. — Как только вернусь в город, я немедленно отправлюсь туда, куда задумала. Неважно, что улицы там грязные, а трамваи еще грязнее. И если мне придется самой убирать комнату, — ну так что ж! Я заберу с собой самый большой чемодан, и то мое зеркало в человеческий рост, и самые лучшие платья. Знаете, наши ученики любят видеть нас нарядными, им льстит это...
— И причиной всему Эбнер Джойс? — прервал ее Бонд. — Еще одна колонна пошатнулась, но пытается устоять против современного Самсона?