«Как? Вы не знаете? — говорит она мне чуть ли не с испугом. — Да ведь это доктор Гауди!» Можно было подумать, что я оскорбил самого президента. Я понял, что попал впросак, и постарался поскорее исчезнуть.
— Гауди... — задумчиво проговорила Мелисса. — Мне кажется, я где-то слышала это имя.
— И мне оно как будто знакомо, — поддакнул Джерд.
Но ни ему, ни ей даже в голову не пришло, что имя это имеет какое-нибудь отношение к автору книги «Вперед и ввысь». Титульные листы интересовали их не больше, чем тебя, любезный читатель, интересует в ресторане имя повара, который приготовил тебе обед.
— На мой взгляд, она не так уж плоха, — заметил Джерд, вновь возвращаясь к раме.
— Ну конечно, — подхватила Мелисса, — на редкость удачная выдумка.
— Дай срок — и я создам нечто столь же значительное, — сказал Джерд. Этим изысканным оборотом речи он был обязан политической передовице из местного еженедельника.
На следующее утро Джерд прохаживался по дороге, с интересом изучая покосившуюся изгородь.
— Что это ты надумал, Джерд? — поинтересовался проезжавший мимо дядюшка Натан Госкинс.
Свежий утренний воздух оказал живительное действие на дядюшку Натана, настроив его на веселый и иронический лад.
— Осматриваю забор, — коротко ответил Джерд.
— Вроде бы самое время, а? Хе-хе! — продолжал дядюшка Натан.
— Да, вроде бы так, — согласился Джерд.
— Пожалуй, можно было бы начать и пораньше, — не унимался дядюшка Натан, окидывая взглядом покоробленные от дождя и ветра и поросшие лишайником четырехдюймовые доски, на несколько десятков метров тянувшиеся вдоль дороги. — Теперь уж поди и не разберешь, с чего начать, а?
— А вы бы откуда начали?
— Да вот эта доска прямо перед тобой, пожалуй, самая замшелая.
— Ну что ж, отсюда и начнем, — согласился Джерд.
Он с трудом пробрался сквозь густые заросли бурьяна, оторвал от расшатанных столбов несколько поросших лишайником досок и зашагал по дороге.
Так было найдено достойное обрамление для Тыквы.
Да, для Тыквы с большой буквы, для Тыквы, перед которой должны были померкнуть все предыдущие! Для самой большой и самой лучшей из его работ, достойной того высокого положения, которое ей предстояло занять на ближайшей выставке художников Запада. Он расширил охват картины, включив в него почти весь интерьер амбара, смело присовокупил лопату — орудие, к которому дотоле не прикасалась его рука, и ввел не только лари, но и бочки, рискуя нарушить перспективу при изображении обручей. Все эти предметы создавали довольно неприглядный грязновато-серый фон, на котором еще ярче выступало великолепие Тыквы. Она сияла. Да, сияла, подобно маяку, маня усталых и пресыщенных горожан к простым и мирным радостям сельской жизни. И она была заключена в раму, сколоченную из досок изгороди, испещренных пятнами лишайника и выцветших от полувековой борьбы с непогодой. Мало того: к обильной россыпи семян, открытой восхищенному взору зрителя, бестрепетной рукой Джерда, смело взрезавшего свою натуру, прибавилось несколько настоящих, которые он приклеил к нижней планке.
— Ну уж если это их не проймет, — говорил Джерд, — то я и не знаю, чем их еще взять.
Но жюри выставки неприветливо встретило его бесхитростное творение. Стивен Джайлс отнесся к картине с оскорбительной жалостью; Дэффингдон Дилл, влиятельный член жюри, художник, менее других связанный с деятельностью Общества, жестоко ее высмеял; сам Эбнер Джойс, к которому воззвал как к человеку и собрату удрученный сельский живописец, угрюмо отвернулся от него. Владельцы художественных салонов и те, казалось, не возымели желания оказать ему радушный прием. Джерд был озадачен и возмущен. И здесь он вспомнил об отелях, о всех этих каньонах, джунглях и видах на Тихоокеанское побережье Канады, которые украшали их стены.
— Ну, конечно, отели! Вот где мне надо попытать счастья. Уж там-то по крайней мере картины всегда будут на виду.
Но в отелях встретили его холодно. Он обошел их один за другим, и всюду его ожидал отказ. Оставался лишь один, столь величественный, что прежде ему даже в голову не приходило явиться туда со своим предложением. Но теперь он решился — больше ему уже ничего не оставалось. Его встретил портье — еще более величественный и неприступный, чем все, что его окружало; Джерд, однако, не дрогнул и смело попросил указать место, где он мог бы продемонстрировать свое произведение.
При Джерде была одна из его малых картин, в точности воспроизводящая манеру письма и стиль обрамления его крупнейших и лучших работ. «В таком же роде, только побольше», — почтительно пояснил он.