Спустя пару минут адъютант вернулся и доложил, что корабль готов. Генерал покинул свой уютный кабинет и, пройдя по коридору, шагнул в служебный телепорт, который мгновенно перенес его на стартовую площадку.
Выход на орбиту, прыжок к Марсу через самый древний межпланетный портал человечества и посадка на военном космодроме заняли, в общей сложности, двадцать минут. Еще десять генерал потратил на то, чтобы прослушать рапорт о ходе подготовки к боевым действиям. Когда комендант Главной базы Резервного флота закончил докладывать, Сыромятин благосклонно позволил ему перейти на менее формальную речь и, усадив напротив себя, доверительно попросил:
— А теперь, Аркадий Михайлович, расскажи мне о настроении солдат и офицеров.
Комендант кивнул и, тщательно подбирая слева, ответил:
— Настроение отличное, все рвутся в бой; хотя и не верят, что дело дойдет до использования резервов.
— Потому и рвутся, — с улыбкой заметил Сыромятин. — Новичков много?
— Порядком, — комендант вздохнул. — Теоретическая подготовка у них иногда получше, чем у ветеранов, но в настоящей заварушке, без боевого опыта, это не всегда помогает. Вы же знаете…
— Знаю, — согласился генерал. — А что говорят ветераны?
— Ворчат, как обычно, но, по-моему, довольны больше новобранцев. Засиделись без дела, — комендант сам был из числа проверенных и закаленных бойцов, хотя в нынешней войне ему вряд ли предстояло побывать на передовой. Из-за старых ран он не прошел бы медицинскую комиссию.
Сыромятин наклонился к офицеру и вполголоса спросил:
— О чем ворчат?
— В каком смысле? — невпопад от растерянности переспросил комендант. — Ну, ворчат, и все… Как тут сказать, о чем? Ну, на паек жалуются. Программу в пищевых синтезаторах продслужба не меняла уже три месяца. Приелось все, говорят. На погоду обижаются — зима на дворе, минус сорок с ветром уже вторую неделю стоит. А больше в общем-то ни о чем…
— А насчет техники, вооружения? — задал наводящий вопрос генерал. — Так, между нами, ветеранами…
— Если так, то извольте, господин командующий. За последние полгода зафиксировано восемнадцать отказов на «прыгунах» и четыре на электронных бортах, — отводя взгляд, сказал комендант. — Но вы же и сами это наверняка знаете…
— Да, да, — был вынужден подтвердить Сыромятин. На самом деле цифры коменданта его поразили. О четырех небольших авариях на электронных кораблях он знал почти все подробности, а вот о каких бы то ни было неполадках с биомеханическими «прыгунами» ему не сообщал никто. — Значит, потому народ и возмущается?
— А что ему остается делать? — видя, что начальство пытается разобраться, а не наказать, подтвердил офицер. — На биомехов сажают ветеранов — салаг эти звери вообще не слушают, — но все равно, даже для стариков, пока со зверьем не договорятся, полеты не полеты, а сплошная коррида.
— В каком смысле? — удивился генерал.
— В том самом, — ответил комендант, — как: в округе Испания, на Земле. То ли бык матадора угробит, то ли — наоборот. Бодаются, пока не устанут.
— Нет, я имел в виду, в каком смысле «договорятся»? — еще более удивленно спросил Сыромятин.
— Поясняю, — охотно ответил комендант и, вынув из кармана синюю пластиковую пачку, спросил: — Разрешите закурить?
— Пожалуйста, — согласился генерал и принял предложенную сигарету, хотя сам курил очень редко.
Комендант выпустил к потолку облако ароматного дыма и продолжил:
— Звери, то есть, извините, биомехи, идеальные и покладистые боевые машины. Они выполняют такие сложные боевые задачи, что ни одному человеку или там электронному кораблю и не снились. Точнейший расчет, огневая мощь, натиск… А как летают! Это же балет! Лебединое озеро в космосе! Но все это продолжается на испытательном полигоне и по пути с рембазы, где их навешивают на простые корабли, до места службы. Обычно все спокойно и в первую неделю. Биомех обживается в коллективе, знакомится с экипажем, техниками, биоинженерами… И, обратите внимание, с другими биомехами! Вот здесь-то и начинается кавардак. Он как будто подхватывает какую-то заразу! Капитан поднимается на борт и приказывает взлетать, а зверь, извините, биомех ему в ответ: «А зачем?» Представляете?! Пока капитан сообразит, что ему ответить на такую наглость, тот взлетает и начинает носиться как угорелый, пока не кончается топливо. Потом, на последних литрах, он зависает над посадочной площадкой и терзает экипаж заумными беседами. Или загадками из области прикладной философии. Не отгадаешь — не сядешь. В конце концов они, конечно, садятся. Без топлива далеко не улетишь, а заправщики, слава богу, у нас обычные, электронные, с ними у биомехов взаимопонимания почему-то нет, но экипажи после таких полетов дальше бара уйти просто не в состоянии. Биоинженеры в выговорах уже по самые кокарды, в звании я их понизил — почти все рядовые, а толку — ноль. Пока эта сволочь стоит на земле — ягненок, стоит ее заправить и поднять на орбиту — неуправляемый реактивный снаряд, да и только! Восемнадцать отказов! Причем не в технической части, а именно отказов подчиняться капитану, в самом прямом смысле. Три человека с ними более менее справляются: Гордеев, Пак и Абдуллаев. Все ветераны.
— Гордеева я помню, — сказал Сыромятин. — Он в моей эскадре звеном штурмовиков командовал, когда мы на «Баргон-17» ходили. Позови-ка его, хочу услышать, как ему удалось найти общий язык с такими странными биомехами.
Комендант поднес к губам коммуникатор и приказал:
— Майор Гордеев, ко мне.
— Все отказы произошли на разных кораблях? — пока шел Гордеев, спросил генерал.
— На девяти, — ответил комендант. — На «Быстром» было целых три, на «Ночном дозоре» и «Легионере» — по два, остальные отличились по разу…
— Это тринадцать отказов, — подсчитал Сыромятин. — А где еще пять?
— А про пять оставшихся вам поведает Гордеев. Так сказать, от первого лица, — уже совсем не по уставу продолжил комендант, но генерал не обратил на его вольный тон никакого внимания. Он вынул из зажатой в кулаке коменданта пачки еще одну сигарету и, неумело прикурив, встал.
Комендант тоже попытался подняться, но Сыромятин остановил его коротким жестом. В тот же момент раздался стук в дверь, и на пороге возник майор Гордеев. Генерал почти не помнил его в лицо, но сейчас широко улыбнулся и, махнув рукой, предложил:
— Отставить рапорт, майор. Проходи, присаживайся.
Гордеев удивленно взглянул на командующего, потом на коменданта и сел в предложенное генералом кресло.
— Кури, — указывая на сигареты, которые комендант догадался выложить на стол, предложил Сыромятин и рассмеялся, — все равно не мои…
Гордеев вежливо улыбнулся, но покачал головой и извлек из кармана прокопченную трубку. В сочетании с его скуластым лицом и аккуратной бородкой трубка выглядела весьма внушительно и романтично. На новичков такой образ закаленного космического волка наверняка должен был производить неизгладимое впечатление.
Словно угадав мысли генерала, комендант усмехнулся и произнес:
— Звери, извините, биомехи…
— Хватит тебе извиняться, Аркадий Михалыч, — перебил его Сыромятин. — Звери, значит, звери! Что я, жаргона не понимаю? Тем более, как выясняется, настолько обоснованного…
— Да, — комендант кивнул, — так вот, звери его за эту трубку и боятся. Как закурит в биомодуле, так они сразу паиньками становятся, хоть в приказ на премию вписывай!
— Что скажешь, майор, в чем тут дело? — спросил офицера Сыромятин. — Рассказывай и не забудь про пять отказов, которые, по словам Аркадия Михайловича, можешь описать только ты.
— Ах, это… — майор укоризненно посмотрел на коменданта, но тот только махнул рукой, как бы говоря, что все в порядке и Гордеев может рассказывать без утайки. — Звери пытаются сбиться в стадо, господин командующий, это я понял сразу, как только взбрыкнули «Быстрый» и «Громовержец».