— Я хочу знать, что вам приснилось, — сказала Гладстон.
— А я — почему вы бросили их на произвол судьбы. — В тоне моем звучала неприязнь. — Почему оставили отца Хойта умирать.
За сорок восемь лет пребывания в Сенате и полтора десятилетия на посту секретаря Сената Гладстон наверняка отвыкла от подобных отповедей, и все же в ответ на мою резкость она всего лишь приподняла бровь.
— Значит, вам снятся подлинные события.
— А вы сомневались?
Она положила на стол электронный блокнот, выключила его и отрицательно покачала головой:
— Нет, не сомневалась, просто странно услышать нечто такое, о чем никто в Сети не имеет понятия.
— Так почему все-таки вы не позволили воспользоваться кораблем Консула?
Мейна Гладстон сделала пол-оборота на своем кресле, чтобы взглянуть на тактический дисплей — по мере поступления новых данных красные ручьи меняли русло, голубые отползали, а планеты и луны катились по своим орбитам. Если она и намеревалась сослаться на ход боевых действий, то тут же передумала. И вновь повернулась ко мне:
— А почему, собственно, я должна объяснять вам свои поступки, господин Северн? Кто ваши избиратели? Кого вы представляете?
— Я представляю этих пятерых и младенца, которых вы бросили в беде, — сказал я. — Хойта можно было спасти.
Гладстон потеребила нижнюю губу.
— Может быть, — согласилась она. — А может, он уже кончался. Но суть не в этом, верно?
Я откинулся на спинку стула. Мне не пришло в голову захватить с собой альбом, и теперь мои пальцы просто горели от желания чем-то заняться.
— А в чем?
— Помните рассказ отца Хойта... историю, поведанную им во время путешествия к Гробницам? — спросила Гладстон.
— Да, конечно.
— Каждому из паломников разрешено обратиться к Шрайку с одной просьбой. Легенда гласит, что это существо выполняет одно желание, отказывая в выполнении всех остальных и убивая тех, кому отказано. Помните, какое желание было у Хойта?
Я задумался. Вспоминать прошлое паломников — все равно что пытаться восстановить подробности снов недельной давности.
— Кажется, он хотел избавиться от крестоформа, — сказал я. — Хотел освободить отца Дюре... его душу, ДНТС — все равно как это назвать, — и хотел освободиться сам.
— Не совсем так, — возразила Гладстон. — Отец Хойт хотел умереть.
Я вскочил, чуть не опрокинув стул, на котором сидел, и решительно направился к пульсирующей карте.
— Бред сивой кобылы, — отрезал я. — Даже если он этого и хотел, другие были обязаны его спасти... И вы тоже. А вы позволили ему умереть!
— Да.
— И точно так же позволите умереть остальным?
— Не обязательно, — заметила Мейна Гладстон. — Это дело их воли и воли Шрайка, если он действительно существует. Я знаю одно — слишком велика роль их паломничества, чтобы предоставлять им средство для отступления в момент, когда предстоит принять решение.
— И кто же примет решение? Они? Как могут поступки шести или семи человек и младенца повлиять на судьбу государства со ста пятьюдесятью миллиардами жителей?
Конечно, я знал ответ на этот вопрос. Консультативный Совет ИскИнов и работавшие на этот раз вместе с ним не столь проницательные прогнозисты Гегемонии очень тщательно подбирали паломников. Но по какому признаку? Непредсказуемость — вот доминанта личности каждого из них. Каждый был шифрованной записью под стать абсолютному в своей загадочности уравнению Гипериона. Знала ли об этом Гладстон? Или она знала только то, что ей сообщали Альбедо и ее собственные шпионы? Я вздохнул и вернулся на свое место.
— Вы узнали из сна о судьбе полковника Кассада? — спросила секретарь Сената.
— Нет. Я проснулся, когда они отправились к Сфинксу, чтобы спрятаться от ливня.
Гладстон слегка улыбнулась.
— Вы понимаете, господин Северн, что нам было бы удобнее держать вас под наркозом с помощью того же правдосказа, который использовала ваша подруга Филомель, подключив субвокализаторы. Тогда мы получали бы более регулярные и обстоятельные сообщения о происходящем на Гиперионе.
Я ответил улыбкой на улыбку.
— Да, это было бы удобнее. Но если бы я бросил тело и ускользнул через инфосферу в Техно-Центр, вы оказались бы в самом неудобном положении. А именно это я сделаю, если снова подвергнусь нажиму.
— Конечно, — согласилась Гладстон. — В подобных обстоятельствах я поступила бы точно так же. Расскажите мне, господин Северн, что испытывают живущие в Техно-Центре? В том далеком месте, где находится ваше подлинное сознание?
— Жизнь кипит, — ответил я. — Это все, для чего вы меня сегодня вызывали?