— Моя жена и дети, — негромко произнес Мелио Арундес. — Они ждут меня на Возрождении-Вектор. Если даже Рахиль... выздоровеет, то, когда ей исполнится столько же, сколько было к моменту нашей встречи, у меня за плечами будет уже восемьдесят два стандартных года. — Безнадежно махнув рукой, он убрал снимок в карман. — Но я по-прежнему ее люблю.
— Готовы? — нарушил тишину чей-то голос, и я увидел в дверях Хента и Тео Лейна. — Катер взлетает через десять минут, — сообщил Хент.
Поднявшись, я протянул руку Арундесу.
— Я попытаюсь, — пообещал я ему на прощание.
Генерал-губернатор Лейн отправил нас в космопорт на одном из скиммеров своей охраны, а сам вернулся в консульство. Военный скиммер был едва ли комфортабельнее личной машины дипломата, зато летел быстрее. Мы уже пристегивали ремни, прижатые к креслам защитным полем, когда Хент спросил:
— Что за дело было у вас к этому физику?
— Просто возобновил старое знакомство с незнакомым другом, — ответил я.
Хент нахмурился.
— Что вы обещали ему, когда сказали, что попытаетесь?
Катер задрожал, дернулся, и тут же рванулся вперед — стартовая катапульта зашвырнула нас в небо.
— Обещал помочь навестить больного друга, если сумею.
Хент не спускал с меня враждебного взгляда, но я вытащил блокнот и занялся набросками интерьеров «Цицерона». Я не отрывался от рисования все пятнадцать минут полета, до самой стыковки с «прыгуном».
С бьющимся сердцем я шагнул из портала на административный терминекс Дома Правительства. Еще один шаг перенес нас на галерею Сената, где Мейна Гладстон выступала перед битком набитым залом. Имиджеры и микрофоны доносили ее речь до Альтинга и сотен миллиардов напряженно внимающих граждан.
Я взглянул на свой хронометр: 10:38. Наша отлучка продлилась всего девяносто минут.
Глава двенадцатая
Здание, в котором размещался Сенат Гегемонии, больше походило на Сенат Соединенных Штатов восьмисотлетней давности, чем на величественные сооружения, воздвигнутые для руководящих органов Северо-Американской Республики или Первого Всемирного Совета. Главный зал заседаний был опоясан галереями в несколько ярусов. Он легко вмещал все три с лишним сотни сенаторов миров Сети и более семидесяти представителей колоний-протекторатов с совещательным голосом. Ковры гранатного цвета расходились лучами от центрального подиума, где обычно сидели временный председатель Сената и спикер Альтинга, а сегодня восседала сама Мейна Гладстон, глава правительства Гегемонии. Столы сенаторов были изготовлены из древесины мюира, подаренного тамплиерами Рощи Богов, считавшими его священным. Свечение и аромат полированного дерева создавали в зале особую атмосферу даже сейчас, когда он был заполнен так, что яблоку негде упасть.
Мы с Ли Хентом подоспели как раз к финалу речи Гладстон. Я заказал по комлогу резюме ее выступления. Как и обычно для нее, речь была краткой. Не впадая ни в сюсюканье, ни в высокопарность, говоря живо и непринужденно, покоряя аудиторию оригинально построенными фразами и яркими образами, Гладстон кратко перечислила инциденты и локальные конфликты, вылившиеся в войну с Бродягами. Особо подчеркнула наше освященное веками стремление к миру — красную нить внешнеполитической стратегии Гегемонии, призвав всех и вся в Сети и Протекторате к единению перед лицом кризиса. Я стал слушать.
— ...и так сложилось, сограждане, что после ста с лишним лет мира мы еще раз оказались втянутыми в борьбу за соблюдение законных прав — прав, которые сделались фундаментом нашего общества еще до гибели нашей Матери Земли. После более чем ста лет мирного существования мы должны — скрепя сердце, не скрывая отвращения — снова взять в руки щит и меч, которые всегда помогали нам отстоять наши неотъемлемые права и общее достояние, и возвратить мир нашим полям и городам.
Звуки труб и самозабвенная ярость — непременный аккомпанемент всех призывов к оружию. Но мы не позволим этой лихорадке помрачить наш разум. Те, кто поддается милитаристскому угару и забывает уроки истории, сами себя карают. Им приходится испытать на собственной шкуре, что такое война, более того — их ждет гибель от меча. Не исключено, что наш путь к победе сопряжен со многими жертвами. Многих из нас ожидают жестокие испытания. Но, какие бы успехи или неудачи нам ни были суждены, прошу вас не забывать о двух чрезвычайно важных обстоятельствах. Первое: мы боремся за мир и знаем, что война никогда не станет нашим образом жизни. Она — бедствие, которое надо перетерпеть, как лихорадку в детстве, зная, что за длительным периодом боли и страданий приходит здоровье. Мир для нас — то же здоровье. И второе: мы никогда не сдадимся... никогда не сдадимся, не дрогнем, не поддадимся соблазну вернуться к комфортному существованию... не пойдем ни на какой компромисс, пока победа не будет в наших руках, враг — разбит, а мир — отвоеван. Благодарю вас.