Женщина парирует его выпад ударом в пах так ловко и молниеносно, как если бы мужчина двигался в замедленной съемке. Удар ногой в уязвимое место вызывает у него почти девичий визг при виде чудовища, заставляя его согнуться пополам в агонии. Зрители испускают сочувствующий стон.
Дальше следует движение резкое и точное, словно взмах кухонного ножа.
Женщина в плаще легко уворачивается, совершая своего рода низкий пируэт, и теперь, держа меч обеими руками, она наносит удар такой естественный, такой отработанный, точный и неизбежный, как если бы умение обращаться с мечом могло быть врождённым. Лезвие ручной ковки, секрет выплавки которого передавался ремесленниками из поколения в поколение, с едва различимым свистом отрубает голову Юджина Куни.
Мерцание стали, проблеск вольфрама, и череп мужчины, отсечённый с лёгкостью ленточной пилы, выглядят настолько сюрреалистично, что толпа реагирует несколько странно: среди людей слышится неловкий кашель, кое-где раздаётся нервный смех... а затем на трибуны обрушивается цунами молчания.
Внезапная тишина, что охватила пыльный стадион, настолько неуместна и несвоевременна, что буквально слышно, как отчленённая шея Юджина Куни извергает пенный гейзер крови, его обезглавленное тело падает на колени, словно тряпичная кукла, а затем на живот, образовывая бесформенную кучу в луже крови. Стадион наполняют возмущённые крики.
За грязными стёклами VIP-ложи жилистая фигура вскакивает на ноги. Губернатор в изумлении смотрит на арену, стиснув зубы, шипит:
— Какого. Хуя?!
Кажется, что людей на трибунах и в ложе на долгий момент поразил какой-то странный паралич. Гейб и Брюс смотрят сквозь стекло на арену, сжимая и разжимая кулаки. Губернатор пинает складной стул позади него, металлическая спинка бьётся о стену.
— Уведите её! — Губернатор указывает на женщину в центре арены — темнокожую амазонку с мечом в руках, пойманную в кольцо мертвецов, тянущих к ней своих гнилые руки. Он кричит на Гейба и Брюса.
— Уведите кусачих и УБЕРИТЕ ЕЁ С ГЛАЗ МОИХ! — ярость закипает в нём всё сильнее.
— Клянусь, я убью эту суку!
Гейб и Брюс спешат к двери и спотыкаются друг о друга, пытаясь выйти.
Внизу, на арене, женщина в плаще — никто даже не потрудился узнать её имя — изливает свой гнев на окружающих её ходячих мертвецов. Её движения напоминают танец.
Приклонив колено, она разворачивается и вонзает клинок в первого ходячего. Острое лезвие пронзает хрящи и связки умерщвлённой шеи, с лёгкостью отрубая голову.
Букет из крови и тканей расцветает в искусственном свете арены, когда отрубленная голова падает и катится по земле, поднимая облако пыли, и тело оседает наземь. Женщина снова разворачивается. Ещё одна голова отлетает, посылая фонтан жидкости в воздух. Ещё один разворот, и клинок со свистом разрубает очередную разложившуюся шею, и снова череп мертвеца слетает со своего рваного, кровавого основания. И снова разворот, и снова голова с плеч… и снова… и снова… и снова… пока земля не покрывается чёрной спинномозговой жидкостью, а женщина не начинает тяжело дышать.
В это время, Гейб и Брюс, оставаясь незамеченными толпой и темнокожей женщиной, достигают основания лестницы и мчатся к выходу на арену гоночного трека.
Толпа начинает реветь и освистывать женщину, выражая своё неодобрение, и трудно сказать, испытывают ли зрители гнев, страх, или волнение. Их возмущение, кажется, питает женщину изнутри. Она добивает оставшихся трёх мертвецов изящным сочетанием «гран плие», «жете» и смертельным «па-де-пируэт», меч бесшумно рубит головы, исполняя свой кровавый танец, землю затапливает ало-чёрная жидкость.
В этот самый момент Гейб пересекает безопасную зону вокруг гоночного трека. Следом за ним вплотную движется Брюс. Они приближаются к женщине со спины, и Гейб первый набрасывается на неё, словно у него всего один шанс на успех.
Женщина тяжело падает на землю, меч вылетает из её рук. Гейб и Брюс прижимают её к земле. С ее губ слетает возглас — с тех пор как она попала в Вудбери, она едва ли произнесла больше десяти слов. Она корчится на земле под их весом, прерывисто и мучительно глотая воздух, её лицо прижато к земле. Её тяжелое дыхание поднимает мелкие клубы пыли. Её взгляд наливается яростью и болью.
Зрители недоумённо наблюдают за происходящим, лишившись дара речи. На арене вновь воцаряется тишина, нарушаемая лишь хрипом задыхающейся женщины, прижатой к земле. Из ложи над трибунами доносится приглушённый щелчок.
Опьянённый яростью Губернатор появляется перед зрителями. Он так сильно сжимает кулаки, что ногти до крови впиваются в кожу.
— ЭЙ!
Глубокий прокуренный женский голос доносится откуда-то снизу. Губернатор останавливается у парапета.
— Эй ты, сукин сын! — владелицей голоса оказывается женщина в поношенном халате, сидящая в среднем ряду между двумя беспризорного вида мальчишками в лохмотьях. Она сердито смотрит на Губернатора. — Что, чёрт возьми, за дерьмо ты тут устроил?! Я не за этим привела сюда своих мальчиков! Я привела их посмотреть на безобидный постановочный бой. А это грёбаная резня! Я не хочу, чтобы мои мальчики смотрели на грёбаное убийство!
Толпа реагирует почти мгновенно, когда Гейб и Брюс насильно тащат строптивую амазонку с арены. Публика выражает своё неодобрение. Возмущённое бормотание растёт и сливается в гневные крики. Многие согласны с женщиной в халате, но какое-то более глубокое чувство теперь движет основной массой людей. Почти полтора года ада, голода, скуки и страха находят отражение в разгневанных воплях и криках.
— Ты травмировал их психику! — не успокаивается женщина, перекрикивая остальных.
— Я пришла сюда, рассчитывая, что увижу в худшем случае пару сломанных костей и выбитых зубов, но не более того! Это было слишком! ТЫ СЛУШАЕШЬ МЕНЯ?!
Губернатор замирает и смотрит на толпу, ярость, бурлящая в нём, словно пожар, сжигающий каждую клетку его тела, заставляет глаза слезиться, по позвоночнику пробегает холод, а глубоко в мозгу, он будто раскалывается надвое... контроль ... контролировать ситуацию... выжечь дотла… сжечь всё сейчас же.
Женщина на трибуне наблюдает, как он разворачивается и уходит.
— Эй, чёрт возьми! Я с тобой разговариваю! Не смей уходить! Вернись сейчас же!
Губернатор спускается по лестнице, не обращая внимания на свист и недовольные возгласы, в его мыслях лишь адские муки и месть.
* * *
Они бегут... мчатся сломя голову... теряясь в ночи, в кромешной темноте... они пробираются сквозь лес, отчаянно стремясь к укрытию своего лагеря. Три женщины... две из них в преклонном возрасте, а третья совсем молоденькая, чуть больше двадцати... они пробиваются сквозь листву и спутанные ветви деревьев, отчаянно пытаясь вернуться к импровизированной стоянке кемперов и домов на колёсах в километре к северу от них. Бедные женщины только хотели собрать немного дикой ежевики, но теперь они окружены. Пойманы в ловушку. Что пошло не так? Они передвигались так тихо, скрытно и проворно, неся ягоды в подолах своих юбок, соблюдали осторожность, старались не разговаривать друг с другом, общаясь только жестами ... и теперь ходячие окружают их со всех сторон, зловоние чувствуется повсюду, хор гортанного рычания за деревьями напоминает гул перемалывающей зерно молотилки. Одна из женщин вскрикивает, когда умерщвлённая рука вырывается из чащи, хватаясь за неё, разрывая юбку. Как это случилось так быстро? Ходячие появились из ниоткуда. Как монстры обнаружили их? Почти моментально ходячие трупы перекрыли им дорогу, отрезав им путь, окружив их. Женщины кричат в панике, их пронзительные крики становятся громче, они пытаются отбиться... их кровь смешивается с тёмно-фиолетовым соком ягод... теперь уже слишком поздно... поляна орошается кровью... их крики тонут в гуле неудержимых жерновов.
* * *
— Их стали называть Валдостскими женщинами, — говорит Лилли с дрожью, сидя на пожарной лестнице дома Остина, закутавшись в одеяло и рассказывая свою поучительную историю.