Они сидят тут чуть меньше часа, и уже успело стемнеть, огни прожекторов на арене давно померкли, а недовольные горожане разбрелись по своим лачугам. Теперь Остин сидит рядом с ней, курит самокрутку и внимательно слушает её странную историю. Его желудок сжимается от эмоций, которые он и сам не до конца понимает, но в которых должен разобраться, прежде чем пытаться что-то доказать, так что пока он слушает молча.
— Когда я была с Джошем и остальными... — продолжает Лилли усталым, лишенным эмоций голосом. — Они часто говорили «Будь осторожна... носи гигиеническую прокладку в течение всего менструального цикла, предварительно окунув её в уксус, чтобы замаскировать запах... а то плохо кончишь... как те Валдостские женщины».
Остин чуть слышно вздыхает.
— Я так понимаю, у одной из них были месячные.
— Именно, — говорит Лилли, поднимая повыше воротник и сильнее укутываясь в одеяло. — Оказывается, ходячие чуют запах менструальной крови, как акулы... для них это как чертов маяк.
— Господи.
— К счастью, у меня всё стабильно, как часы.
Она качает головой и ёжится.
— На двадцать восьмой день цикла я старалась не выходить наружу, оставаться в безопасности. С начала эпидемии я тщательно следила за своим графиком. Это одна из причин, благодаря которой я узнала. У меня была задержка. Я стала чувствительной, стала опухать… и задержка.
Остин кивает.
— Лилли, я только хочу, чтобы ты...
— Я не знаю... Я не знаю, — бормочет она, как будто даже не слушая его, — Это было бы радостное событие в любое другое время, но сейчас в этом сумасшедшем дерьмовом мире, в котором мы живём...
Остин дожидается пока она выскажется, а затем произносит очень тихо, очень мягко:
— Лилли, я просто хочу, чтобы ты знала кое-что. — он смотрит на неё влажными глазами. — Я хочу, чтобы этот ребёнок появился на свет.
Она смотрит на него. Молчание повисает в холодном воздухе. Она опускает взгляд. Тишина убивает Остина. Он хочет сказать гораздо больше, хочет доказать ей, что он искренен, хочет, чтобы она ему доверяла, но слова ускользают от него. Он не умеет красиво говорить.
Наконец она смотрит на него, её глаза наполняются слезами.
— Я тоже, — произносит она почти шёпотом и смеётся. Это утешительный смех, немного легкомысленный и истеричный, но, тем не менее, утешительный. — Боже, помоги мне... Я тоже ... Я тоже этого хочу.
Они заключают друг друга в объятия, и сидят так, обнявшись, ещё долгое время над холодной, ветреной пропастью у окна Остина. Слёзы катятся из их глаз.
Несколько мгновений спустя, Остин дотрагивается до её лица, вытирает ладонью слёзы с её щёк и улыбается.
— У нас всё получится. — бормочет он ей. — Должно получиться. Пошлем нахер этот конец света.
Она кивает, лаская его щёку.
— Ты прав, красавчик. С этим не поспоришь.
— Кроме того, — говорит он, — Губернатор теперь держит это место под контролем. Он сделал это место безопасным для нас... создал дом для нашего ребёнка.
Он нежно целует её в лоб, чувствуя уверенность, какой никогда не чувствовал в своей жизни.
— Ты была права с самого начала насчёт него. — Остин говорит тихо, обнимая её.
— Этот парень знает, что делает.
Глава 14.
Звук шагов эхом разносится по коридорам. Они уверенно и быстро приближаются, перепрыгивая через две ступеньки, привлекая внимание Гейба и Брюса, стоящих в темноте. Двое мужчин стоят у последнего бокса, в тенях, отбрасываемых электрическими лампочками, пытаясь отдышаться после попытки утихомирить темнокожую девушку.
Даже будучи такой хрупкой, она устроила настоящую борьбу. Борозды вздувается на мощных руках Гейба, где девушка оцарапала его, а Брюс осторожно трогает место под правым глазом, куда сучка дотянулась до него локтем. Но ничто не сравнится с тем вихрем, что сейчас надвигается на них по узкому коридору.
Приближающаяся фигура, подсвеченная сзади лампами клетки, отбрасывает длинную тень. Он останавливается, его кулаки крепко сжаты.
— Ну что? — спрашивает он, стоя на расстоянии тридцати футов. Его узкое лицо находится в тени, а голос разлетается эхом. — Она там? — его голос искажен эмоциями. — Вы привели её сюда? Она связана? НУ?!
Гейб с трудом сглатывает.
— Мы привели её сюда, но это было нелегко, чувак.
Брюс продолжает тяжело дышать, держа в огромной руке изысканный меч, словно ребёнок сломанную игрушку.
— Сумасшедшая сучка, — бормочет он.
Губернатор застывает перед ними, сверкая глазами, с трудом сдерживая гнев.
— Неважно... просто... просто... ДАЙ МНЕ ЭТУ ГРЕБАНУЮ ШТУКУ!
Он выхватывает меч у Брюса, который инстинктивно дергается за ним.
— Сэр? — произносит он низким неуверенным голосом.
Губернатор в гневе скрипит зубами, меряет шагами узкое пространство, сжимая меч так, что костяшки его пальцев белеют.
— Что эта сучка не поняла?! Я говорил ей... говорил, что буду с ней полегче... ей всего-то надо было сделать мне это чёртово одолжение... грёбаное одолжение! — его громкий голос буквально пригвождает мужчин к стене. — Она ведь согласилась помочь мне! ОНА СОГЛАСИЛАСЬ! — вены на его висках и шее пульсируют, он сжимает челюсть, язык судорожно облизывает губы. Филипп Блейк похож на зверя, метущегося в клетке. — Блять Блять! БЛЯТЬ! — он поворачивается к мужчинам. Он рычит, брызгая слюной. — У нас. Было. Соглашение!
Гейб пытается защищаться.
— Босс, если бы мы...
— Заткнись! ЗАТКНИСЬ, БЛЯДЬ!
Эхо разносится по коридору. Обрушившаяся тишина могла бы заморозить озеро.
Губернатор восстанавливает дыхание. Он успокаивается, последовательно вдыхая и выдыхая, при этом он держит меч в странном жесте, на секунду кажется, что он хочет напасть на своих людей.
— Отговорите меня войти туда и разрезать ее от шеи до пизды это хреновиной, — просит он.
Двое мужчин ему не отвечают. Они не знают, что сказать.
Висит мёртвая тишина.
* * *
В это мгновение раздаются ещё чьи-то шаги — тяжелые, быстрые, но крадущиеся, движущиеся через лабиринт подземных проходов и коридоров под треком. Приближающиеся в заплесневелой тишине лечебницы с южной стороны арены, эти шаги ещё достаточно далеки, чтобы быть незамеченными.
В этот самый момент, в импровизированной клинике, за считанные секунды до того, как станут известны последующие события, свет ламп начинает пульсировать и колебаться от перепадов напряжения генераторов на поверхности. Разгорающийся и затухающий свет, беспрестанное гудение ламп действуют Рику на нервы.
Он сидит в углу на каталке, наблюдая за тем, как доктор Стивенс моет руки в раковине. Измученный доктор глубоко вздыхает и потягивает уставшие мышцы спины. — Ну хорошо, — произносит доктор, снимая очки и потирая глаза. — Я ухожу домой, чтобы вздремнуть, или хотя бы попытаться это сделать. Я уже несколько дней не спал.
С другой стороны комнаты из подсобки выходит Элис, держа в одной руке шприц, и Нитромицин — сильнодействующий антибиотик — в другой. Она готовит иглу и поднимает взгляд на доктора.
— Ты в порядке?
— Да, в порядке... жив-здоров... ничто так не бодрит, как бутылка Столичной. Элис, зайдешь за мной, если случится что-то серьёзное? — он задумывается. — Если, конечно, я понадоблюсь.
— Без проблем, — отвечает она, подворачивая рукав Рика и натирая его руку спиртом. Она вводит ему лекарство, продолжая разговаривать с доктором. — Отдыхай.
— Спасибо, — отвечает он, и закрывав за собой дверь, уходит.
— Итак... — Рик смотрит на неё, пока она держит на месте инъекции марлю со спиртом. — Что между вами двумя? Вы...?
— Вместе? — она задумчиво улыбается, словно ее забавляет известная ей одной шутка. — Нет. Думаю, он был бы не против, и, честно говоря, он — хороший человек. Даже очень хороший. И очень мне нравится. — она пожимает плечами, выбрасывает использованный пузырёк в мусорку, и опускает рукав Рика. — Хоть сейчас и конец света... он все равно слишком стар для меня.