Сколько раз Кирилл видел поверженные города. Первыми врывались в них масагеты, всадники. Устремлялись к церквам, к самым богатым домам. За ними окрыленные победой и оттого быстроногие, легкокрылые бежали пешие легионеры. Солдаты — кто как успел, кто как сумел — так и вознаграждали себя за все тяготы походов.
Так у римлян, так у греков, так у персов, у готов, у франков, у хазар, у сарматов, у хинцев, у всех.
Что задумал Владимир, если в павшем Херсонесе все цело?
Митрополит толкал мощной, толстой рукой двери особенно богатых домов и входил во двор. Навстречу ему устремлялись домочадцы. Хозяин — впереди.
Хозяин цел!
Богатому хозяину особенно плохо приходилось в павших городах. Его хватало с десяток солдат. Несчастного распластывали на полу в доме или на земле во дворе. Били со всего маху палками.
— Вот тебе!
— Вот тебе!
— Говори, где зарыл золото!
Припоздавший солдат спешил с раскаленным железным прутом. Вот сейчас запахнет жареным. Заговоришь, упрямый.
Но грек, хозяин-херсонесит, встретивший митрополита, хмур и цел. Херсонеситы злы на василевса. Почему не прислал подкрепления вовремя?
Кирилл видел, домочадцы целы. Все одеты — на них штаны, рубахи, обувь. А по закону войны все должны были быть голыми. Победителю плевать, кто хозяин, кто раб. Победа всех перемешивает. Все — рабы. Все — товар. А товар надо видеть. Силен, хил, здоров, болен? Каковы мышцы? Потому солдаты быстро и споро ножами сделают надрезы на ушах, — поставят метки. С этой меткой ты, если даже ухитришься переодеться в одежду, снятую с легионера, среди победителей не затеряешься. Ты — раб. Ты — товар. Тебя вновь разденут и продадут.
Женщин, молодых, красивых, война не кровавит.
Женщина — товар особой цены. Сравнима с драгоценным камнем в отличии от камня строительного.
Потому солдаты, схватив женщину, второпях, мечом, всего-навсего отхватывают прядь волос побольше надо лбом.
Кирилл, обходя дома херсонеситов, видел, ни одного волоска молодых гречанок меч варваров не коснулся.
Гречанки смотрели на митрополита Константинопольского робко и дерзко. Тоже осуждали василевсов, оставивших Херсонес без помощи.
Но были целы!
Чего же ты задумал, русс, варвар? — недоумевал митрополит.
Церкви, храмы тоже были целы.
По законам войны тут положено было стоять повозкам. Земли не должно быть видно под горами тюков и ящиков, полных золота, серебра, всякой ценной церковной утвари. Но в храмах Херсонеса — хоть молебен служи.
Вот еще что и удивило, и покоробило Кирилла. Оказалось, варвары очень любят термы. У них, в их диких селениях термы называются банями. Даже почему-то черными банями. Термы греков красивее. Они очень понравились руссам. Руссы и услаждали себя, не жалея времени, в термах. Кирилл заходил в термы. Глядел на голых варваров. Вот где мышцы самых дорогих рабов!
Голый вид варваров и приковывал взгляд, и гневил митрополита.
В одной терме митрополит стоял особенно долго. Наблюдал за действом, копя в себе клокочущий гнев.
Будь Херсонес разрушен — Кириллу было бы легче. Сердитая проповедь в нем вскипела еще на борту корабля.
Но теперь он не знал, что ждать от князя руссов.
Не надо было василевсу отдавать Порфирогениту варвару.
Варвар должен знать свое место. Червь — ползи, целуй кампагии царю. А не рядись сам в кампагии.
Мало в Константинополе красивых девушек? У одного трактирщика Христофора дочь красавица? Слава о красоте гречанок доходит до Рима. Надо было послать не Порфирогениту, а еще раз лже-Анну. Но в этот раз все сделать умнее, чем тогда, когда посылали дочь Христофора болгарскому царю Соломону.
Привезти варвару, славянину, князю руссов, такую красавицу, чтобы тот ослеп. Да в брачную ночь в тиши ночной и взять варвара в плен. Войско головой сильно. Сруби голову — войско побежит. Гони потом руссов до Киева, гони за Киев.
И стоял в тиши темного двора стратига митрополит Константинопольский. Черная сутана сливалась с чернотой ночных теней. Даже Ростиславу не был виден митрополит. А он, Кирилл, все смотрел и смотрел на огонек на втором этаже. Князь, скиф дикий, на тебе кампагии? Ременная обувка, вот что тебе, скиф, по твоему «сану» положена… Но мысль о ременной обувке тоже болью отозвалась в сердце митрополита. У славян обычай, в брачную ночь невеста развязывает ремни обуви мужа и омывает ему ноги. В знак, что будет женой покорной.
Даже старая жена Владимира, Рогнеда, не сразу согласилась разуть его и омыть ему ноги. Он посватался к ней, еще когда княжил в Новгороде. А она, дочь воеводы Полоцка, высокомерно ответила ему с крепостной стены своего города: