Падение и взлет.
Когда в половине второго ночи зазвонил телефон, первой мыслью было: «Убью гада!». Я уже собирался излить в трубку весь неприятный запас моего лексикона, как услышал плачущий голос сестры. Она бормотала что-то непонятное, я тщетно пытался разобрать слова и не выдержал.
-Сара хватит рыдать! Скажи нормально, что случилось!
В трубке на минуту наступила тишина и потом слабым дрожащим голосом она ответила:
-Мэри…ее…сбила машина,- и она снова заплакала. Сонный я не сразу понял, что она сказала, но когда до меня дошло, рука обмякла, и телефон упал на пол, из динамика все еще слышался плач сестры.
Я встал с постели и начал судорожно одеваться. В голове все еще крутились слова Сары, я не мог понять как? Не хотел верить, вернее не мог поверить. Мэри моя племянница, ей семь лет, месяц назад она пошла в первый класс. Не описать, что я почувствовал в тот момент. Сердце словно замерло, сжалось, по телу прошлась слабая дрожь. Я поднял телефон.
-Где она? Все в порядке?
-Городская больница номер пять.
Спустя полчаса я был уже там. У входа меня встретил Колин, муж Сары. Морщинки на его лице выступили сильнее, хотя он был не слишком стар, взгляд бессмысленный, пустой, словно вмиг потерял краски, губы поджаты. Он кивнул мне, развернулся и пошел по коридору. Я последовал за ним.
В воздухе летал мрачный аромат больницы, запах безысходности и печали, слышались усталые вздохи, переполненные горечью. Стены были фисташкового цвета, но, несмотря на это, все казалось бесцветным. Я поежился, словно от холода –это дыхание Смерти летало по коридорам, ища кого бы заморозить. На душе стало мрачнее.
Сара сидела на скамейке, спрятав лицо в ладони, она заметно дрожала. Рядом дверь вела в реанимацию. Колин встал у стены, ни слова не сказав, а я сел на скамейку и обнял ее за плечи. Она подняла на меня красные глаза полные слез, таких горьких, наполненных материнской болью, что у меня невольно сжалось сердце и сил хватило лишь на то, чтобы прошептать: «Все будет хорошо». Сара слабо кивнула, и слезы потекли с новой силой, она положила голову мне на плечо.
Мы молчали, и это молчание было громче любой музыки. Я не мог его вынести, оно стучало по ушам, вызывало мрачные мысли, заставляло дрожать от безысходности. Тишина, которой не наслаждаются, тишина которую еле терпишь. Я хотел закрыть уши, лишь бы ее не слышать.
Я вспоминал Мэри, ее улыбку, вспоминал ее первые шаги, слова, смех. Как бы я хотел услышать его снова! Мэри из тех девчонок, которые ни на секунду не умолкают, всегда полны энергии и буквально светятся жизнью и молодостью. Я много раз просил ее хоть минутку посидеть спокойно, но больше пяти секунд она не выдерживала: начинала вертеть головой, дрыгать ногами и в итоге вставала и снова скакала вокруг меня, мешая своей назойливостью. А что теперь? Я боялся увидеть ее безжизненно бледную лежащую на кровати с закрытыми глазами и понять, что эта энергия, это свечение жизни покинули ее тело. Я поежился и вздрогнул, вдруг это дыхание Смерти, и оно полетело в реанимацию? Во мне загорелось невольное желание встать и раскрыть нараспашку все окна, чтобы оно вылетело из больницы.
Колин стоял, опершись спиной на стену, и сжимал в руке ключи, точнее брелок, это игрушка-мышка. Мэри сделала ее в садике, вышло неряшливо, одно ухо получилось невероятно большое, а другое еле видно, глаза, казалось, вот-вот оторвутся, а шов разойдется. Но Колин держал ее так ласково, и нежно гладил большим грубым пальцем, горько улыбаясь.
Сара продолжала плакать. Я хотел сказать ей слова утешения, но что говорят в таких ситуациях? Все обойдется? Да, она сама не устает себе это повторять. Другого на ум не приходило, и я молчал, лишь сильнее прижал ее к себе.
За дверью реанимации послышались шаги, и в коридор вышел врач. Он грустно посмотрел на Сару, в его глазах отразилось сочувствие, и он невольно поежился, будто чувствовал себя виноватым за то, что придется сказать. Сара сжала губы и кивнула. Врач вздохнул:
-Ваша девочка жива. Сейчас она находится под аппаратурой жизнеобеспечения и к ней нельзя. Думаю, она придет в себя в ближайшие два-три дня. Не волнуйтесь, она выживет, но есть и плохая новость,- мужчина замолчал и вытер рукой пот со лба, собираясь с духом,- Поврежден позвоночник, возможно, она никогда не сможет ходить.
Эти слова произвели неописуемый эффект на всех. Колин сильно, с горечью, ударил кулаком в стену. Сара смотрела несколько минут, не моргая, на врача, и ее глаза наполнялись слезами. Я сжал губы и опустил взгляд в пол.
Два дня, которые Мэри пролежала в реанимации, показались пыткой для всех нас. Я через силу заставлял Сару поесть. Колин опустошил, наверно, три пачки сигарет. И выкурив одну доставал другую, мне пришлось забрать у него пачку. Эти два дня сказались на них как двадцать лет полные мучений и боли. Ни одно перо не сможет описать боль родителей, когда их ребенок смотрит в глаза Смерти. Хочется лишь одного, отдать свою жизнь в обмен на его, чтобы он увидел свет нового дня, улыбнулся и встал с кровати. Сара выплакала все что могла, впервые вижу, чтоб у человека не осталось больше слез. Теперь она сидела и подолгу смотрела в одну точку, ее кожа побледнела, а пальцы, которые она с силой сжимала в кулаки стали тонкими и костлявыми как у старухи. Она не покидала больницу, все так и сидела у двери в реанимацию. На ночь ей выделили койку. Я с Колином съездил домой и собрал вещи Мэри, его тоже нельзя было оставлять одного. Нет, он не плакал, но это лишь снаружи. Находясь рядом с ним я всем телом чувствовал боль, которую испытывала каждая его клеточка. Я хотел поддержать, но не знал что сказать, поэтому молчал. Но эта тишина и полные сочувствия мои глаза были для него лишь новой причиной переживаний. Бывало, он пристально на меня посмотрит и спросит: