Анна вперила в неё свой проницательный взгляд.
— Ты совсем недавно вступила на путь истинный, ты не пророчица, тебе ли судить о том, что может и чего не может быть? Грядущее — в руках Божиих. Царь Агриппа, твой отец, римляне, фанатики-евреи, львы рыкающие и мы, предназначенные им в пищу, — тоже в руках Господа; свершится лишь то, чего Он возжелает. Слава Ему! Возрадуемся и оставим заботу о дне завтрашнем. Не лучше ли смерть, чем жизнь в сомнениях, страхах и муках? Помолимся же о ниспослании нам смерти, дабы вознеслись мы к престолу Предвечного.
— Ты права, Мать, — ответила Рахиль, — я постараюсь не терять мужества, но я немощна. Хоть дух мой и силён, плоть слаба. Но нас призывают к Святому причастию, в последний раз в этом мире. — Она поднялась и пошла к аркаде.
Нехушта помогла Анне подняться. Когда Рахиль отошла достаточно далеко, она наклонилась и шепнула:
— О Мать! Вся наша община знает, что ты обладаешь даром провидения. Открой же мне, родится ли у неё ребёнок.
Старая женщина возвела глаза горе и медленно ответила:
— Да, у неё родится ребёнок и проживёт долгую жизнь; я верю, что никто из нас не погибнет сегодня в челюстях львов, хотя кое-кто и не избежит смерти. Но твоя госпожа очень скоро воссоединится со своим мужем. Поэтому я утаила от неё будущее.
— Тогда и я тоже должна умереть — и умру.
— Почему?
— Я хочу прислуживать госпоже и в ином мире.
— Нет, Нехушта, — сурово отрезала Анна, — ты должна остаться здесь, на земле, и оберегать её ребёнка, а когда завершится твой земной круг, ты должна будешь дать ей полный отчёт обо всём.
Глава II
ГЛАС БОЖИЙ
Из всех цивилизаций, чьи анналы доступны для изучения, самая поразительная, несомненно, цивилизация римская. Нигде, даже в древнем Мехико, высокая культура не была в таком тесном единении с грубейшим варварством. Римская империя блистала своим интеллектом; благороднейшие усилия её гения навряд ли будут когда-нибудь превзойдены; её законы составляют фундамент наших лучших юридических кодексов; искусство она высоко ценила, хотя и заимствовала; выкованная ею военная организация всё ещё поражает мир своим совершенством; её великие люди всё ещё остаются великими и по сравнению с множеством их преемников. Но как безжалостна была эта лютая тигрица! Среди развалин имперских городов — ни одной больницы, ни одного, если не ошибаюсь, сиротского приюта, и это в эпоху, когда сирот было больше, чем когда-либо. Благочестивые чаяния и усилия отдельных людей никогда не будили совесть всего народа. У Римской империи как таковой не было совести; это была ненасытная, прожорливая тигрица; её изощрённый ум и великолепие только усугубляли её жестокость.
Царь Агриппа поступал как истый римлянин. Римская империя была для него образцом, её идеалы — его идеалами. Поэтому он и соорудил амфитеатр, где людей убивали, как быков на бойне, к вящему удовольствию обширных толп зрителей. Даже не давая себе труда прикрыться хоть какими-нибудь, пусть неубедительными, оправданиями, он преследовал слабых только из-за их слабости и ещё потому, что их страдания доставляли удовлетворение сильным мира сего или же просто большинству.
Поскольку стояло жаркое время года, великие игры в честь цезаря должны были начинаться на рассвете и прекращаться за час до полудня. Амфитеатр был построен на двадцать тысяч человек и не мог вместить всех желающих; поэтому толпы зрителей начинали стекаться туда ещё с полуночи. За час до восхода все скамьи были уже заполнены, опоздавших даже не пускали в ворота. Свободными оставались лишь места для царя, его личных гостей царской крови, правителей города и других важных особ; что до стариков, женщин и детей-христиан, предназначенных на растерзание львам, то они должны были сидеть на виду у всех, пока не придёт их черёд участвовать в этом кровавом спектакле.
Когда Рахиль присоединилась к другим узникам, она увидела, что под аркадой стоит грубый длинный стол с ломтями хлеба, чашами и кувшинами с вином, купленным втридорога у стражников. Старые и немощные сидели на скамьях, остальные толпились у них за спиной. Во главе стола восседал старый христианский епископ, один из тех пятисот человек, что видели воскресшего Христа и приняли крещение от его любимого ученика. Вынужденные считаться с его почтенным возрастом, достоинством и доброй славой, преследователи Новой церкви несколько лет щадили его, но наконец очередь дошла и до него.