— Любовь не может ждать до весны, — перебил Склайтон своего собеседника, с улыбкой взглянув на девушку.
Пару на скамейке действительно нельзя было упрекнуть в медлительности: через час на стол Бориса Марковича Куприна, начальника одного из подразделений Московского управления КГБ, легла фотография: Склайтон и Николай, шагающие по зимней аллее. Куприн показал фотографию специалистам по «фарцовщикам» и «валютчикам», но товарищи сразу сказали, что в компании их «подопечных» Николай не числится. Впрочем, выяснить, кто он, было делом не таким уж сложным. Из Сокольников его «проводили» домой, на 2-ю Тверскую-Ямскую улицу.
В этом доме жили пять Николаев. Один ходил в детский сад. Другой учился на первом курсе Высшего технического училища имени Баумана, третий Николай был специалистом Комитета по радиоэлектронике, четвертый, пенсионер, уехал гостить, к сыну в Борисоглебск, пятый лежал в Боткинской больнице. Итак, на выставке был, очевидно, Николай № 3.
Из Комитета по радиоэлектронике пришли такие сведения. Шапошников Николай Константинович, 1922 года рождения, русский, беспартийный, не женат. Участник войны. Окончил в Москве Энергетический институт, работал в промышленности, затем в комитете. С группой специалистов выезжал в Англию в 1961 году. Знает английский язык. Последние два года занимается вопросами, связанными с проектированием специальной секретной электронной аппаратуры. Люди, знавшие Николая Константиновича лучше, чем работники отдела кадров, могли добавить, что их сослуживец пять лет назад развелся с женой, живет один и образ жизни ведет отнюдь не монашеский. Любит компанию веселую и пьющую. Безусловно, такой человек мог заинтересовать Говарда Склайтона. Тему для беседы на аллее в Сокольниках выбрать им было несложно.
Тогда решили посмотреть, чем занимается Николай Константинович после работы, с кем встречается, кого навещает.
Завязывалось новое дело, а дел у Куприна и его сотрудников и без того хватало. Кроме всего прочего, каждый новый «подопечный» Куприна отнимал у него куцые часы досуга, мешал Борису Марковичу регулярно ездить в Лужники, где он был широко известен как один из самых неистовых и тенденциозных болельщиков московского «Спартака». В дружной семье поклонников футбола Московского управления КГБ Куприн выглядел белой вороной: здесь кумиром были московские динамовцы. Каждый новый проигрыш «Спартака» рождал новую серию колкостей и насмешек, которые Куприн переносил весьма болезненно. О матчах «Спартака» и «Динамо» и говорить нечего. В день победы «Спартака» Борис Маркович держал себя так, что, казалось, он не ходит по коридору, а шествует на боевом слоне во главе колонны пленных рабов. В дни славы «Динамо» он предпочитал не ходить в столовую, где его с нетерпением ждал Рощин. Рощин был законченный динамовец, «со стажем». Давным-давно, году в 50-м, когда он работал в комитете комсомола, ему даже довелось вручать комсомольский билет Леве Яшину. Надо ли говорить, что сердце Рощина принадлежало динамовцам навсегда. Рощин считал, что Куприн оригинальничает, болея за «Спартак», Куприн относился к Рощину с жалостью, как к убогому, безвинно страдающему человеку. Это была целая история…
Зимой, как водится, футбольные страсти Куприна трансформировались в страсти хоккейные.
— Хоккей — это тоже большое дело. И надо же было так случиться, что этот Шапошников появился в разгар первенства страны!.. — шутил Куприн.
Следующие три дня Шапошниковым занимались сотрудники из подразделения Корчагина.
Корчагин командовал специальной службой, которую, руководи нашим КГБ поэты, назвали бы, наверное, тенью преступника.
День и ночь, в любую погоду, по существу, в любом месте должны работать ее сотрудники. И работать так, чтобы даже намека на подозрение не возникло у преступника, за которым ведется наблюдение. Он может менять одежду, внешность, сбивать с толку то костылями, то молниеносным перескакиванием из одного такси в другое, растворяться в толпе вокзалов и универмагов, вместе с командой «Готов!» выскакивать из сходящихся дверей метрополитена, уползать в темноте киносеанса. Он может завязать сложнейший узел следов в проходных дворах или выйти один в три часа ночи на пустынную улицу, когда каждый прохожий на ней торчит, как гвоздь, и наблюдение за ним становится почти невозможным. Тысячи вариантов рождает сложнейшая работа чекистов.