Гномья Магия Рун, которая распространена на два материка
И Некромантия, запрещенная школа магии повсеместно, которая является ответвлением алхимии, в свою очередь, Алхимия тоже школа магии, хоть и не официальная.
Ранее. Сны
Осознание того, что это сон, пришло к нему не сразу. Поначалу, он даже не понял, что спит, он осознавал себя, осознавал, где находился. Только, чувство того, что он находиться под толщей непроницаемой тёмной водной галди, что обволакивала его лёгкие, не давала ему покоя и сосредоточения.
В ушах громко зазвенело, перед глазами мелькали смутно знакомые, размытые образы. Он никогда раньше не был в этих местах, никогда не видел этой местности. Лишь созвездия, мелькавшие на долю секунды, говорили о том, что он не находиться в другом мире. Это не могло не радовать.
Образы, а скорее всего — видения, стали отчётливыми и ясными. Вместе с чётким образом, пришло понимание того, что сны не бывают такими реалистичными, такими достоверными. Вместе с понимание, пришёл страх, от которого тьма, являвшаяся на минуту, содрогнулась, и вскоре отступила вовсе, отставив после себя гудящий резонанс.
— Неран! — послышалось позади. Он обернулся и ответил нарочито громко
— Я не Неран! — нет, он не был Нераном, не был легендарным Императором первой Империи Климэнда, нет, его звали Айдан. Айдан Анкит.
— Неран! — вновь послышалось в стороне. Эхо разносилось, от видения к видению меняя интонацию.
Вот стоял в поле, усеянном обезображенными телами людей и животных, и неисчислимому количеству оружия, что было разбросанно на этом поле. Алое от пролитой крови зарево ознаменовывало рассвет нового дня, и яростный клич разносился по округе. «Не-е-е-е-р-р-р-а-а-а-ан» В одно мгновения всё менялось. Вот он стоял в торжественном тронном зале, а голову его венчала корона из легенд. И вновь звучал не клич, но возглас победы: «Да здравствует Неран!» А потом, в роскошных покоях, с шёлковыми перинами и мягкими подушками, ему под ухо нежно шептала: «Мой Неран»
С уст Айдана каждый раз слетало лишь три слова: «Я. Не. Неран!» как бы он не кричал, как бы громко не пытался сказать, каждый раз это выходило тихо и не уверенно, будто кто-то пытался овладеть его разумом, захватить контроль и внушить, то, о чём Айдан и помыслить не мог. Прошло минута, может быть больше, но Айдан стоял на своём, он бежал, бежал от судьбы, которую ему сулили. Злость, из-за того, что решают за него, заставляла его рушить границы сна, пытаться найти свет, который заставит его пробудиться от этого кошмара в холодном поту. Но за каждым поворотом он встречал тень и мрак, окутанный в доспехи с красным орнаментом, что протягивали ему руку, говоря, словно дикие звери, пытающиеся имитировать человеческую речь
— Иди с нами, иди и возьми то, что твоё по праву. Наследие возьмёт не тот, кто достоин, а тот, кто связан с ним кровью и душой! — Айдан бежал, затыкал уши, кричал, метался от одной стене к другой. Мрак окутывал его, мрак был его частью, но юноша этого не хотел, он молился, тараторил молитву, в надежде на то, что тьма отступит. Мелькнуло.
Тьма исчезла, растворилась в свете, что исходил от него. Он не понял этого сразу. Осмотрев себя, он почувствовал тепло, лучи света, исходящие из его него. Только вот, странное чувство не покидала его. Наващивая гордость, злость, неутолимая жажда повелевать и властвовать над всеми, взмывая выше облаков. Природная гордость, уверявшая, что он имеет право на всё что угодно, ведь дракон летает выше, дракон сильнее грифона, ему незачем смотреть ввысь, взлети он к солнцу, лучи его не обожгут, ибо дракон сам подобен солнцу.
Айдан закричал. Громко и истошно, в надежде на то, что отец или мама прибегут и разбудят его. Так и случалось. Его мама, Лара Анкит, в эту ночь не спала, услышав, как сын кричит во сне, она сию же минуту примчалась в его комнату и разбудила его.
Как же он был рад видеть её, видеть после страшного и непонятного сна. Кинувшись в материнские объятия, юноша стал рассказывать обо всём, что видел. Он не мог остановиться, не мог не рассказать каждую подробность, маме, которая всегда его понимала. Однако, когда он закончил рассказывать о сне, в её глаза, которые были видны в свете зажжённой свечи, он увидел и распознал неподдельный страх. Лара быстро отмахнулась и нежно, по матерински, погладила сына по взъерошенным волосам, и тихо, еле слышно запела. Пару часов она лежала рядом, подложив руки под голову.
— Не бойся, ничего не бойся, мой милый — нежно и ласково говорила она. От её слов, мягкого голоса и прекраснейшей улыбки, Айдану стало так тепло на душе, что он уснул в течение десяти минут.