— Мы люди русские, — веско заметил гость.
— Двух братцев не распечатанных, — значительно кивнул Чупров, — И… закусить… соответ-ствен-но.
За первым графинчиком Чупров начал жаловаться на трудности со стройматериалами. Но новый знакомый был или очень прост или хитер без меры. Едва только Чупров заикался о трудностях, он обрывал его:
— Выручим! Еще по маленькой.
Официант менял бутылки. Багровела шея у Чупрова, багровела шея у Николая Степановича.
— Выручим! Мое слово свято! А ну, еще!
— Он выручит, — твердил Виталий Витальевич уже заплетающимся языком. — Его слово свято. Он бог у нас.
— Ты мне нравишься! — трепля по плечу Чупрова, говорил Николай Степанович. — Всем выручу! Ты мужик. Черноземная силища! Я сам из мужиков. Вельского уезда! Стал инженером. Строятся мужики, разворачиваются! Выпьем за мужиков, которым не хватает строительных материалов!
Сверкавшие под электрическим светом бокалы на столе начали туманиться в глазах Чупрова.
— Выпьем! — нажимал Рябчик.
— А выручишь?
— Дай руку!
— Тогда выпьем!
Виталий Витальевич упал головой на стол, зазвенели рюмки.
— Э-э, не годится… Рано! — произнес Николай Степанович. — Некрасиво! Каждый раз так вечер портит. Слабоват! Придется кончить.
Виталия Витальевича свезли на квартиру.
Николай Степанович, в добротном пальто, краснолицый, с улыбкой в выпуклых глазах, остановился у машины и, пристально глядя на Чупрова, спросил:
— Кончим или продолжим?
Чупров на морозе чуть протрезвел. Он понял, что сказать «кончим», — обидеть, испортить вечер и, возможно, проиграть то дело, ради которого они собрались.
— Продолжим, — ответил он.
Николай Степанович одобрительно улыбнулся.
— Тогда едем, компанию соберем. Двоим скучно.
Через полчаса битком набитое незнакомыми Чупрову людьми такси неслось обратно, к ресторану «Черная ночка».
…Чупров проснулся. На стенке, оклеенной голубыми обоями, висел коврик: большеголовая, с загнутыми длинными ресницами девочка гонит двух краснолапых гусей. «Где это я?»
Он лежал одетый, но босой, на неразобранной койке. На полу валялись валенки.
«Где я? Что случилось? Ах, да».
Чупров сел на смятой кровати. Голова тяжелая, во рту гадко.
Комната совсем не знакомая. Через полузамерзшее окно видна городская улица. Ходят люди, проплыл голубой автобус. На полу валяется детская игрушка — тряпичный зайчонок с мятыми ушами.
Дверь открылась. Чупров поспешно спрятал под койку босые ноги. Вошла женщина с желтым и сердитым лицом. Мельком взглянула и отвернулась.
— Умываться — по коридору направо, — резко сказала она.
Уже на улице Чупров вздохнул свободно: «Слава богу, вырвался!».
Зашел в столовую, заказал чаю и вынул из кармана деньги. Он взял с собой из дому восемь тысяч. Сейчас оставалось пятьсот рублей с мелочью.
«Не может быть, чтоб все прогуляли. Ну, тысячу, ну, две, а за три так и совсем мертвым ляжешь!»
На улице из автомата Чупров позвонил к Виталию Витальевичу.
— Как насчет труб? Можно ли надеяться?
— Трубы будут. Николай Степанович обещал. В любое время посылай машину.
Чупров задумался:
«Дорогонько обойдутся эти трубы».
Было раскаяние, была злость на себя и на Рябчика, но страха, что придется отвечать за растрату, не было. Семь тысяч, подумаешь! Колхоз не убогий, уладится!
На колхозной машине привезли из города первую партию труб, с ними — письмо председателю. В письме размашистым, сильным почерком всего несколько слов: «Уважаю за широту души. Надеюсь, что ни в чем не обижу. Договаривайся с В. В, — Н. С.».
Чупров выругался: «Широта, черт бы тебя взял! От такой широты недолго по миру пойти». Было неприятно вспоминать, как он сорвался в городе: «Что молодой жеребчик, очертя голову с дороги — в яму». Однако узелок был завязан. Оставалось щекотливое дело — уладить с Никодимом Аксеновичем, чтобы тот сумел как-то обойтись с этими пущенными на ветер семью с половиной тысячами.
Покашляв в сухонький кулачок, Никодим Аксенович присел к столу, уставился на председателя. Очки у бухгалтера были старенькие, сидели на носу криво, придавали мелкому лицу значительное и таинственное выражение. Он молчал, ждал, что скажет ему Чупров.
— Так-то, Никодим, трубы пришли, но вот они куда сели! — Иван Маркелович похлопал себя по загривку, — Пришлось все пороги обить. Мы люди не гордые, ног не жалко. Только под каждым порогом приходится оставлять… — Председатель вытянул руку, выразительно потер большим и указательным пальцами. — Понимаешь?