— Здравствуй, Иван!
— Никита?
За Бессоновым вошел Алексей, за Алексеем — Рая, нерешительная, неловкая, по-настоящему чужая в чужом доме. После всех проскочила Федотовна, торопливо принялась расстегивать шубейку. В ее суетливых движениях чувствовалась радость: и Рая пришла, с мужем! И гость-то какой! Никита Кузьмич! Он все обернет по-старому. Он может, все может!
Бессонов снял полушубок и шапку, повесил их около дверей на гвоздь, пригладил ладонью волосы, подошел к столу, присел
— Поговорить хочу. Одним нам остаться, или как? — спросил он.
Чупров молчал.
— Ну?
— Что говорить? — Чупров, не глядя на Бессонова, потянулся к бутылке, налил в стакан, — Вот! — Голос его скрипуче сорвался. — Вот выпей, Никита. Выпей за помин души своего друга, председателя колхоза Ивана Чупрова. Вып-пей!
Рука Чупрова задрожала, водка полилась через край стакана по пальцам на стол. Чупров поспешно поставил стакан, прижался лицом к судорожно сжатому кулаку. Под электрическим светом в его густых волосах блестела седина. Стало тихо.
Федотовна, схватившись за голову, неподвижно замерла.
Молчал за столом Чупров, молчал Бессонов, молча стоял в стороне Алексей, текли слезы по лицу Раи. Что говорить, — все было ясно!