— Ой, да наговоры на меня, Маркелыч! Истинно говорю, — все наговоры.
— Помолчи! Мне обидно слушать упреки от таких людей, как Алексей Быков. Я его на высоту поднял, а вот вместо благодарности… Не вижу его здесь, а жаль, поговорить бы при народе начистоту!
— Ишь, как до дела, так и не пришел!
— Да некогда ему! На электростанции ремонт делает.
— Сбегать за ним! Коль люди попросят — время найдет!
Несколько парней выскочили на улицу. Глафира тоже, накинув на голову полушалок, нырнула в дверь, но не за Алексеем — надо сообщить всем: «Идите в правление! Быкова Алексея обсуждать будут! Сам Иван Маркелович пришел».
И, пока бегали за Алексеем, народ плотно набился в контору.
Алексей пришел запыхавшийся, в расстегнутом полушубке. Ему уступили дорогу.
— В чем дело? — спросил он, удивленно глядя на Чупрова и уже смутно чувствуя, что над его головой нависло недоброе.
— Спроси людей, — движением подбородка указал Чупров на тесно сбившихся колхозников.
— Пусть покается перед Иваном Маркеловичем!
— Проси прощения!
— Что такое? — оглядывался Алексей. — В чем дело, товарищи?
— Председатель из-за тебя заболел!
— Иван-то Маркелович Нам дороже тебя!
— Сплетням способствуешь!
— Председателя грязнишь!
Алексей, побледнев, молчал.
— Ишь, глаза-то бегают!
— Совесть заела!
Иван Кустов, напуганный случившимся, кричал, надрываясь:
— Тихо! Нельзя же так! Пусть Алексей извинится перед Иваном Маркеловичем. Ей богу, ничего страшного нет, а раскричались!
— Правда! Пусть извинится!
— Повинись, Алексей!
Чупров, видя бледное и решительное лицо Алексея, понял, что тот не извинится, что пахнет скандалом, что слух об этом дойдет до райкома.
— А ну, тихо! — Он повернулся к Алексею: — Не надо твоих извинений. Я не оскорбленная барышня, чтобы пардоны выслушивать. Одно пойми: хочу добра колхозу, и не становись поперек, не учи меня жить. Молод!
Алексей молчал.
— Вот и все, — произнес Чупров. — Расходитесь!
На другой день Рая узнала все, что произошло. Все обвиняли Алексея, его ругали, сочувствовали председателю. Рая поняла: все отвернулись от Алексея, он остался один.
Едва стемнело, Рая пошла к электростанции.
Алексей выскочил к ней без шапки, в накинутом на плечи полушубке.
— Ты, Рая? Пришла! Спасибо. Думал, и ты сердита.
— Сердита я, Алешка… Сердита! Ведь предупреждала же, ведь говорила! Не послушал, вот и случилось.
— Да…
Он стоял перед ней, наклонив голову со спутанными волосами, поглядывая тревожно из-под бровей.
— Иди шапку надень. Простудишься.
— Подмял меня твой отец, Рая, — вздохнул Алексей, — В землю втоптал. Я ж за него боялся, предупредить хотел, добра ему желал. Не понял, не захотел понять! А за ним все уж следом. Никто не понял. Ты б слышала, как кричали, словно враг я им.
Голос Алексея сорвался. Он помолчал.
— А ведь коммунисты среди них были: Иван Кустов, Евсеев. Какой же я секретарь партийный? Разве посмели бы так орать на Бессонова? Выходит, пустое я место. Страшно, Рая… От меня сейчас все шарахаются. Пусть виноват, ошибся, не надо бы при Глафире лишнего болтать. Обсудили бы на собрании, освободили бы, дали бы выговор — пусть! Все легче! А он перед народом унизил! А сталкивать меня с секретарей отец твой не хочет, невыгодно ему. Райком ведь заинтересуется…
— Так ты сам в райком иди!
— Эх! Думал об этом! Ну, пойду, так ведь сейчас против меня весь колхоз. Пришлет райком человека, тот встанет на мою сторону, меня здесь еще больше возненавидят: «Ага, мол, жаловаться полез!». Ничего я этим не добьюсь, глаза им не раскрою. Опять для них Иван Маркелович свят и чист, а я жалобщик, клеветник. Да и в райкоме-то Ивану Маркеловичу больше поверят. Он старый председатель, а я молодо-зелено.
— Так что же делать?
— На знаю.
Чупров сидел дома. Раскрасневшийся, потный, он допивал пятый стакан чаю.
— Садись, — добродушно сказал он, когда Рая вошла в избу. — Мать, медку нам подкинь. Еще стаканчик выпью.
Рая тяжело дышала.
— Кто за тобой гнался?
— Никто.
— То-то и видно. Да не бойсь, пытать не стану, сам молодым был.
— Отец!
— Что?
— Сейчас видела Алексея.
Иван Маркелович насторожился:
— Ну и что же? Чего тебе с ним не видеться, чай, каждый вечер встречаетесь.
— Говорила с ним.
— Коль не секрет, о чем?
— О том, как ты его перед народом осрамил.