— Ты должен быть моим Чемпионом! Мой защитник! Ты был никем иным, как жестоким и бессердечным!
В паузе я пытаюсь отдышаться, но мой темперамент слишком велик, чтобы остановиться.
— И из-за тебя моя сестра будет наказана! Ей будет больно, и я ничего не смогу сделать, чтобы спасти ее от этой боли! Слезы прерывают мой голос, добавляя еще больше разочарования к моей и без того кипящей ярости.
— Она милая! И она невиновна! И она, блядь, не заслуживает наказания за такого ублюдка, как ты!
Мое тело задыхается от рыданий, которые разрывают мою грудь, и я падаю на колени, готовая принять последствия того, что набросилась на него таким образом. Приготовилась к тому, что Медуза утащит меня из комнаты. К тому, что в комнату войдет Легион с оружием. Или к тому, что Валдис прижмет меня к стене и вышибет из меня весь воздух.
Однако ничего не происходит. Секунды идут, и единственным звуком в комнате остается мое хныканье. Я думаю о Брайани, привязанной к этой бочке, вынужденной смотреть мне в глаза, когда каждый удар хлыста ранит ее невинную плоть. Мои дрожащие руки скрываются за очередной завесой слез, и я сморгиваю их.
— Сколько ей лет? Глубокий, насыщенный баритон ударяет мне в челюсть, как первая капля меда на языке.
Боль пронзает мой лоб, когда я сильно хмурюсь, разглядывая тени.
— Слишком молода для тебя.
— Я спрашивал не для себя.
Вытирая влагу со щек, я расправляю плечи, моя гордость борется с интригой его голоса. Сначала я не решаюсь ответить, желая дать ему почувствовать вкус его собственного ублюдка. Чтобы позволить ему испытать унижение оттого, что его игнорируют. Вместо этого я отвечаю:
— Четырнадцать.
— А тебе?
Что-то трепещет у меня в груди, когда он спрашивает обо мне.
— Восемнадцать. Прочищая горло, я сажусь обратно на бетон и скрещиваю ноги.
— Сколько тебе лет?
— Я больше ничего не помню.
Мне стыдно признаться, что мне нравится звук его голоса. В нем звучит глубокий и успокаивающий характер, который напоминает мне о ночах, когда мой отец лежал рядом со мной, успокаивая меня после того, как я просыпалась от кошмаров. Мудрый и расчетливый. Он определенно старше меня.
— Ты была права. Я убил Дина ради удовольствия.
Сглатывая осторожно, чтобы не проглотить вслух, я не утруждаю себя ответом на то, что подозревала с самого начала.
— Но мне не понравилось наблюдать за твоим наказанием.
— Ты мог бы одурачить меня.
— Я не их оружие. Я отказываюсь убивать по их команде.
Насколько я понимаю и возможно, даже восхищаюсь его неповиновением, теперь я почувствовала последствия, и я боюсь того, что это значит для моей сестры.
— Мне повезло.
Самое странное в разговоре с тенями — это никогда не знать, как слова влияют на них. Я понятия не имею, значит ли для него что-нибудь мысль о том, чтобы наблюдать, как я страдаю от его наказания.
Я перебираю бусины своего браслета, пытаясь вспомнить истории о рейдах Легиона. Страх и устрашение на лицах старейшин, когда они говорили об убитых женщинах и детях.
Я понимаю его неповиновение.
— Когда ты видела ее в последний раз? Твою сестру?
— Чуть меньше четырех лет назад. Я украла немного хлеба, чтобы поделиться с друзьями, и охранник который поймал меня, собирался отрезать мне за это руку. Брайани прыгнула ему на спину и напала на него. Смешок, который вырывается у меня, представляет собой сбивающую с толку смесь грусти и смеха.
— Она была ранена в живот. Они утащили ее, и с тех пор я ее не видела.
— Значит, она мертва. Его слова холодным шипом пронзают мою грудь, и я поднимаю взгляд в пустоту, мое сердце ускоряет свой ритм.
— Что ты мне сказал?
— Она мертва. Когда их утаскивают, они не возвращаются. Единственные, кто выживает, — это те, кого превратили в альф. Только самцы.
Мое лицо подергивается, гнев медленно, но верно поднимается на поверхность.
— Ты этого не знаешь.
— Я знаю.
Я смахиваю раздражающий щит слез, застилающий мои глаза, и поднимаюсь на ноги, пятясь, чтобы не натворить чего-нибудь глупого, например, напасть на Альфу.
— Ты лжешь! Ты этого не знаешь! Паника, бурлящая в моей груди, перехватывает дыхание, сводя каждый вдох к затрудненному дыханию.
В луче света из коридора он упирается ладонью в пол, и когда он наклоняется вперед, моим глазам предстает покрытое шрамами и ссадинами мужское лицо. Он с серыми глазами и темными коротко подстриженными волосами, от которого веет смутным знакомством.
Бушует. Крики. Смех. Царапает мне лицо. Драка. Серые глаза смотрят на меня, когда охранники уводят его.