— В конце концов, это была твоя вина, что она в конечном итоге подралась с одним из охранников. Если бы ты не была такой… несговорчивой, ничего бы этого не случилось.
— Я… я не хотела воровать.
— Я знаю, что ты этого не делала. Я знаю, что ты просто пыталась завести друзей, но здесь воровство — это не способ завести друзей. Когда ты воруешь, это означает, что кто-то другой остается без. Вы бы заставили кого-нибудь голодать, просто чтобы почувствовать свою принадлежность?
Я качаю головой, чувство вины в ее словах просачивается в мою совесть.
— Я посоветовала охране оставить это в покое. Вы все трое достаточно пострадали от последствий. Я не вижу необходимости навлекать еще больше травм. Но вы останетесь без пайков до конца недели.
У меня перехватывает дыхание при мысли о том, чтобы не есть несколько дней. Я даже не знаю, могу ли я позволить себе такую вещь, и, возможно, в этом весь смысл. Может быть, я умру здесь медленной голодной смертью, незаметной смертью, гораздо менее травматичной, чем когда мне отрежут пальцы, но все равно подам пример остальным.
— Я собираюсь перевести твою сестру. Будет лучше, если вы двое не будете общаться. Вообще.
Отворачиваясь от нее, я не останавливаю слезы, которые снова льются. Я пролила так много слез за последние пару дней, удивительно, что во мне еще что-то осталось.
— Ты понимаешь, что это к лучшему, верно? Ты ведь хочешь лучшего для своей сестры, не так ли?
— Да. Я не думала, что это место может быть еще более одиноким. Еще темнее. Но я только что отдала свою сестру этим монстрам без боя. Потому что глубоко в моем сердце я верю, что это действительно лучше для нее. Я искренне верю, что ей лучше без меня в этом месте.
Мысль, которая будет преследовать меня до конца моего пребывания здесь.
Глава 20
Сегодняшний день
— Кали, проснись. Голос Брайани заставляет меня проснуться в кромешной тьме комнаты. Зажимаю уши руками, я отказываюсь открывать глаза, опасаясь, что даже в этой абсолютной темноте я увижу ее лицо, пристально смотрящее на меня.
— Проснись, Кали, — насмехается она.
Хотя на самом деле это не моя сестра. Я знаю это. Дни в изоляции могут творить ужасные вещи с разумом. Я тоже это знаю, потому что не в первый раз меня кладут в Коробку, как она называется. Мое наказание — семь дней, но здесь у меня нет понятия о времени, чтобы отличить минуту от часа, ночь или день.
— Это твоя вина.
Галлюцинации о моей сестре усилились до такой степени, что я начинаю сомневаться в моментах, когда я бодрствую или сплю. Без света или признаков жизни вокруг меня, за исключением шуршания мышей и других мелких тварей, я рада что не могу видеть, трудно различить такие вещи, как время или сознание.
Свернувшись калачиком у стены, я подтягиваюсь плотнее, сжимая обе стороны черепа, чтобы заглушить звук ее голоса.
— Пожалуйста, проснись, — ною я, ни к кому не обращаясь.
Никто меня не слышит, а если бы и слышали никому бы не было дела. Это мое наказание за нападение на Медузу, и если я выживу, я буду одной из немногих, кого утащили и вернули.
— Если бы ты не была такой эгоисткой, я бы не умерла в тот день.
— Пожалуйста, Бри. Пожалуйста, оставь меня в покое. Раскачиваясь взад-вперед, я зажимаю уши, в надежде, что может быть, у меня лопнут барабанные перепонки и я оглохну. Может быть, тогда голоса прекратятся.
— Оставь меня в покое!
— Как будто ты бросила меня одну? Холодно. Одиноко. Гнить в куче пепла и костей? Ее смешок разрывает мне сердце, насколько реально он звучит в этом месте.
— Это рифмуется. Помнишь, мы сочиняли песни в рифму?
Как будто она может читать мои мысли, она начинает напевать первую рифму, которая приходит мне в голову. Мы сочинили ее пару лет назад, до того, как ее украл Легион.
— Малышка Сьюзи схватила экскаватор. Бросилась с уступа. Когда она ударилась о землю и шлепнулась. Она поднялась и съела свою кошку.
Как бы мне этого не хотелось, я не могу удержаться от смеха над словами, которые тогда показались нам такими забавными.
Я шепчу следующему, пока они звенят у меня в голове.
— Мама, мама, пожалуйста, приезжай скорее. Сестра, сестра совсем заболела. Укусила брата, брата за голову. И отец, отец теперь мертв.
— Они все мертвы, кроме тебя, Кали. Все они.
После почти недели рыданий невозможно, чтобы я смогла пролить еще больше слез, но влага, стекающая по моей щеке, является доказательством того, что тело никогда не устает от страданий. Как бы сильно оно ни страдало, всегда есть что-то еще.