— Зачем? — сурово сказал Келвин. — Зачем вы это делаете, Ваше преосвященство?
— Затем, что Христос везде должен быть с мытарями и грешниками, с простыми людьми.
— По-моему, это профанация.
— Ничуть не бывало!
— Ну как же, добиваться популярности, выпячивая в христианстве бытовую сторону, — значит подрывать самые его основы.
— Конечно же — нет!
— Конечно же — да! Умышленная грубость Христа с матерью, жестокое бичевание менял, придание смерти бесплодной смоковницы — все обличает в нем самодержца с садистскими наклонностями.
— Я не согласна с вами, — сказала Мери. — Доля истины в ваших словах, может, и есть, но…
— Я пытаюсь убедить вас в том, — резко осадил ее Келвин, — что разумные люди будут куда больше уважать церковь, если церковь станет смелее грозить и осуждать, если приберет нас к рукам и вообще будет держать в страхе.
— Мери, Гектор говорит: хватит, — сказал человек с наушниками. — Говорит: веди его в буфетную.
Маккеллар у буфетной стойки был настроен решительнее того Маккеллара, которого Келвин оставил в канцелярии.
— Вы нам подходите, Уокер, — сказал он. — Что вам взять?
— Прекрасно, — сказал Келвин. — Пиво, с вашего позволения.
— С вашего позволения, Гектор, джин с лимоном, — сказала Мери.
Маккеллар заказал.
— Какое у меня будет жалованье? — сказал Келвин.
Маккеллар необычайно развеселился.
— Истинный бог, — сказал он, — не знаю. Я ничего не знаю про деньги. Сколько ему будут платить, Мери?
Та сказала:
— При условии полугодичного испытательного срока…
— Нет, нет! — сказал Маккеллар. — Я хочу, чтобы ему сразу связали руки постоянным контрактом. Я не хочу, чтобы повторился кошмар с О’Хулиганом.
Помолчав, Мери сказала:
— Тогда это будет для начала пять-шесть тысяч в год и выходное пособие в размере шестимесячного оклада, если дело не заладится. Если же дело пойдет, то через три-четыре года ставку ему поднимут вдвое. У него будут подотчетные суммы на изыскания, гостевые деньги. И, само собой, установленные законом инфляционные надбавки.
— Вас это устроит? — спросил Маккеллар.
— Я готов принять эти условия, — сказал Келвин. — Я буду иметь дело с такой же публикой, какую представляла здесь дражайшая Мери?
— Да. «На острие Власти» — политический журнал широчайшего спектра, мы представляем людей, принимающих решения, и простой люд, реагирующий на эти решения. Для начала вы поработаете с вокспопом[9], порасспрашиваете людей на улице, дома, на работе. Потом мы подбросим вам заднескамеечников[10], профсоюзных лидеров, нобелевских лауреатов и другую мелочь. От скромности вы не умрете, так что с ними вам будет просто. А затем дадим вам дичь покрупнее — членов кабинета, лидеров оппозиции, владельцев газет, а то и — вице-короля на покое.
Келвин, как ни старался, не смог сдержать улыбку. Он сказал:
— Если быть откровенным, Гектор, таких темпов я не ожидал.
В буфетной, представлявшей собой вытянутую комнату, вдоль одной длинной стены протянулась стойка, другая окном выходила в пыльный дворик. В одной половине комнаты сбился странно одетый народ, вроде человека с наушниками, другая, где стояли Келвин, Мери и Маккеллар, была почти пуста. С бокалом в руке Маккеллар расхаживал взад и вперед, вещая чуть громче, чем требовалось. С высоких табуретов Келвин и Мери следили за его мыслью, вращая головами.
— Отвечая вам также откровенностью… Келвин… Би-би-си сейчас испытывает острый дефицит индивидуальности, особенно по части регионального диалекта. Система образования английского высшего сословия, как вы, может быть, знаете, такова, что, готовя людей к общественной жизни, их на несколько ответственнейших лет лишают всякой возможности побыть наедине с собой. В результате люди усваивают нужную линию поведения и отличное произношение, но при этом они говорят с одинаковыми интонациями, и, поскольку так говорят почти все наши руководители, законодатели и промышленники, возникает опасность, что простой телезритель почувствует себя как бы сбоку припека. Что можем сделать мы, посредники? Мы можем отдать их на растерзание интервьюеру с неистребимым региональным диалектом. Публике это нравится.
— Вы называете это британской альтернативой революции, — сказала Мери.
— Я называю это британской альтернативой революции, — сказал Маккеллар, — но, к сожалению, все реже встречаются люди, более или менее уверенно говорящие на местном диалекте. Я виню в этом образовательную систему. Она лишает простой народ веры в себя и сгоняет толковых в университеты, откуда они выходят не помнящими родства. Я не прав, Мери?