— Совершенно правы, Гектор. Кто скажет, что мой отец — йоркширский веретенщик!
— Месяц назад, — вздохнув, сказал Маккеллар, — у коммерческих компаний был Фрисби Маллет, а у нас — Ник О’Хулиган. Так они переманили О’Хулигана, дав ему сделать собственную программу. С тех пор, Келвин, мы искали что-то вроде вас: простака, но такого простака, который с наивным видом режет без ножа вопросами. Вы согласны со мной, Мери?
— Я сама собиралась ему сказать это, Гектор, только не столь афористично.
Келвин задумчиво смотрел в глубь пустого стакана.
— Я думаю, — сказал он, — что для этой роли мне потребуется минимум лицемерия.
Маккеллар прервал хождение, предостерегающе поднял палец:
— Скажите иначе, Келвин: максимум искренности. В телевизионных кругах не принято слово «лицемерие». Говорят: искренность. Вы телевизор, кстати, смотрите?
— Нет, — твердо сказал Келвин.
— И не смотрите. Можете утратить непосредственность.
— То же самое, Гектор? Келвин? — сказала Мери.
Заказали по второй.
— Мне тоже хочется всем поставить, — сказал Келвин, — но увы: жизнь в Лондоне оказалась дороже, чем я предполагал. Уже завтра голод вынудит меня попрошайничать в Управлении государственного вспомоществования, и не вам мне говорить, Гектор, что такая перспектива не украшает человека нашего круга.
— В вашем положении отец наверняка выручит вас.
— Я скорее умру, чем попрошу его о чем-нибудь, — холодно сказал Келвин. — Он же не отпускал меня из дома, говорил, что без его опеки я окончу свои дни в канаве.
— Мери, — сказал Маккеллар, — вы сейчас свободны?
— Как скажете, Гектор.
— Умница. Займитесь его контрактом, и пусть он подпишет. Потом подите с ним в бухгалтерию и договоритесь об авансе в двести фунтов. Двухсот фунтов вам пока хватит, Келвин? — спросил он с легкой иронией.
— Я буду умерен, — сказал Келвин, допил пиво и прибавил: — Я думаю, мне понравится у вас работать.
Закрепляясь на базе
Несколько дней спустя, открыв ключом парадное, Келвин увидел в коридоре миссис Хендон, хозяйку, глядевшую на него с нескрываемым любопытством. Какие-то слова вертелись у нее на языке. Приветственно подняв шляпу, он опередил ее:
— Нам нужно кое о чем переговорить. Это можно сделать с глазу на глаз?
— Да, конечно, — сказала она и повела его в полуподвал на кухню, обставленную как жилая комната. В сверкающей чистотой плите помигивали угли.
— Опрятно и уютно, — сказал Келвин. — Одобряю. Скажите, миссис Хендон, вы тут управляющая или сдаете в поднаем? А может — владелица?
— Да, это все мое. От мужа осталось, он три месяца как преставился — на троицу. Сильно постарше меня был.
— Сочувствую потере, но радуюсь приобретению. Будем говорить начистоту. Как вы заметили, я делю кров с мистером Уиттингтоном. Меня это устраивает, а им я не мешаю. Однако на то время, что я здесь живу, вы вправе повысить квартплату. На сколько больше вы хотели бы получать еженедельно?
Миссис Хендон закусила губу, потом сказала:
— Вдвое… как вы считаете?
Хохотнув, Келвин достал бумажник, вынул несколько банкнот и сказал:
— Много запрашиваете. Уважаю. Дважды три — это шесть за неделю, недель до конца месяца — три, значит, трижды шесть — восемнадцать. Вот ваши восемнадцать фунтов. Я включаю сюда и мистера Уиттингтона, но, если можно, расписку напишите на него одного. Я ему сам передам.
— Ладно, если вам так хочется.
Она написала расписку, вручила ему и негромко обронила:
— Чашечку чаю со мной не выпьете?
— Почему же не выпью? С молоком и два куска сахару, пожалуйста, — учтиво сказал Келвин и опустился на стул.
Приятно было смотреть, как она снует между буфетом, раковиной и плитой, и взгляды, которыми она украдкой постреливала в его сторону, интриговали его. Она постелила на столике две розовые бумажные салфетки, выставила блюдо с пончиками и две кружки с чаем. Столик она уперла ему в колени, с другой стороны подперев своими, когда села. Стараясь не глядеть на ее роскошно заполненный свитер, он вынужденно смотрел на ее роскошно заполненные джинсы.
— Признайтесь, — сказала она, — ведь это вас я видела на днях по телевизору, а? Признайтесь!
Он с острой досадой осознал, что изгнание из дома вовсе ему не грозило.
— Не исключено, — сухо сказал он.