— Вы спрашивали людей, как они относятся к законопроекту о сносе Южного Лондона. Удивительно, что вы без всякого нажима и подначки заставляли их говорить, как вам нужно.
— Когда отменная вежливость купно с отменным владением словом не смогут добиться своего, тогда, миссис Хендон, мир превратится в джунгли, в самые настоящие джунгли.
— Побольше бы таких умников, как вы, мистер Уокер. Кстати, моя бабка по матери была шотландкой. Из Глазго.
— Я почти не знаю Глазго, но вроде мои родители ездили туда в тридцать восьмом на Выставку Британской империи — как бы в свадебное путешествие. У нас дома сохранилась чайная коробка с рисунком обзорной башни.
Миссис Хендон словно выросла на своем стуле:
— А знаете, что я вам скажу, мистер Уокер? У моей бабушки в буфете стоит точно такая коробка с точно таким рисунком этой самой башни.
Келвин улыбнулся и сказал:
— Видите, нас еще кое-что объединяет.
— Вот именно: еще.
— Удивительно, как перед чудом простой чайной коробки пасуют происхождение и религия, философия и образование, достаток и мысли о завтрашнем дне. Я вижу, вы печатаете? — Он показал на портативную машинку.
Она сказала:
— Беру иногда халтуру.
— Халтура, — задумался Келвин. — Здесь, очевидно, в значении: дополнительный заработок, каковым в данном случае может быть только секретарская работа. По языку у меня были только отличные оценки, хотя и пришлось бросить школу, не доучившись. Если мне потребуется помощь секретаря, миссис Хендон, я буду иметь вас в виду.
— Да имейте в каком хотите виде, — хихикнула миссис Хендон.
Не на шутку встревожившись, он быстро допил чай и распрощался. Миссис Хендон его весьма привлекала, хотя иначе, чем Джил. На миссис Хендон, он знал, у него есть управа, а перед Джил он бессилен.
В эти дни он мало видел ее. Спал он по-прежнему в шезлонге, зашторив эркер, и все так же вставал в начале восьмого и шел на работу пешком — не из экономии, а чтобы куда-то деть время и силы, от которых он изнемогал рядом с нею. «На острие Власти» выходила в эфир пять раз в неделю в десять вечера, штат был большой, работали посменно, но если Келвин был свободен с утра или днем и если не ходил по магазинам, он садился в укромном уголке телестудии или в монтажной комнате и смотрел, как готовят программы, в которых он не участвовал, — как доругиваются не наругавшиеся в палате общин парламентарии; как сводят на нет свои просчеты и чужие успехи промышленные и правительственные тузы; как еще только гадают о последствиях уже очевидного ученые умы. Ему безумно нравилось все это, хотя больше он восторгался профессионализмом, с каким этот сырой материал воплотится в чеканные сцены призрачного действа, что вершится на вечернем экране. Обычно он уходил из студии около девяти, ужинал в ресторане, в баре выпивал полпинты пива и немного виски и домой добредал в таком изнеможении, что сразу засыпал.
Хотя видел он Джека и Джил редко и мельком, его присутствие становилось для них все более ощутимым. На его имя стали доставлять самые разные вещи: сначала телевизор, часы и электропечь, через неделю — проигрыватель, чайный сервиз и диванные подушки.
Чем дальше, тем менее практическими были эти приобретения, к концу месяца они забили всю студию, и Джек топтался у мольберта, как на привязи. Он предложил составить мебель друг на друга, а на самый верх, с глаз подальше, засунуть все покупки Келвина. Но Джил запротестовала:
— Он хочет сделать нам приятное.
— Что тут приятного — превращать комнату в бардак? Пусть кому-нибудь еще делает приятное.
— Мне тоже не нравится.
— Ну и скажи, чтоб выметался вместе со своим барахлом.
— Сам скажи.
Сняв с мольберта наполовину оконченное полотно, Джек пнул его, пропоров насквозь, и швырнул в угол комнаты, попав аккурат в сушилку с набором кофейных чашек, расписанных цветочками. И вышел, грохнув дверью.
Келвин пришел днем и застал Джил растянувшейся с книгой на новом пушистом коврике перед новым электрокамином с как бы тлеющими полешками. На ней была очень короткая юбочка. Она сказала:
— Привет! Тебя уволили?
— У меня свободный день, потому что сегодня я работаю вечером. Сегодня у меня первое серьезное интервью.
— С кем эго?
— С Диланом Джонсом.
— Смотри, как тебя выдвигают, — сказала Джил, снова утыкаясь в книгу.
— Можно бы чуть больше за меня порадоваться, — сказал Келвин, — и можно бы не валяться на полу в такой юбчонке.
— Буду валяться где захочу и в чем пожелаю.