— Читал! И они были бы очень мне по вкусу, не угляди я в них лицемерие без стыда и совести.
— Ты ошибался, отец. Уже в моем первом успехе Господь явил свою милость. С тех пор моя вера не поколебалась ни разу. Иначе я бы ничего не добился. Без веры я был бы медью звенящей, или кимвалом звучащим[14].
— Без любви.
— Не понимаю, о чем ты.
— Апостол сказал: без любви мы гроша медного не стоим.
Келвин замотал головой:
— Я убежден, что это неверный перевод. Вера движет горами, а много ли пользы в любви?
— Келвин, — потрясенно молвил мистер Уокер, — я тоже об этом задумывался!
Сын взглянул на него и сказал:
— Пойдем ко мне.
Джил забрала только свои вещи и кое-какую хозяйственную мелочь, Келвину не особо нужную, так что квартиру он застал такой же, какой ее оставил. На мистера Уокера она произвела глубокое впечатление. Он расхаживал по комнатам, щупая обшивку мебели, трогая безделушки и заглядывая в ящики. Его сын сидел на диване и, вздыхая, размышлял о непостижимых путях господних. Мистер Уокер набрел на холодильник и плиту и приготовил поесть. Разливая чай, он сказал:
— Ты все это приобрел в рассрочку?
— Нет, из ссуды.
— Правильно. Так гораздо дешевле. Когда я решил приложить руку к твоему публичному изничтожению, я думал, ты прямиком направляешься в пекло. Выходит, поторопился.
— Отец, ты рассуждаешь как малое дитя! — вскричал Келвин. — Это не ты решил меня уничтожить — решили за тебя! Уж ты-то — старейшина! — должен сознавать, что все происходит по господнему плану. Весь мир действует по этому плану. И время от времени объявляется кто-то один, кому этот план ясен как божий день. Несколько недель я был самым мощным бульдозером на господней стройке, против меня никто не мог устоять. И, уж конечно, предвечный замысел не располагал загнать эту превосходную машину, — он стукнул себя в грудь, — в самую грязь!
— Келвин, — сказал отец, — а вдруг ты понадобился Господу в Шотландии?
— В Шотландии?
— Да, в нашем захолустье, — сказал мистер Уокер. — В нашем жалком, презренном захолустье. Однако четыре сотни лет назад мы осознали себя избранным народом. У нас тогда был лидер[15].
Келвин повторил в раздумье:
— Избранный народ… — и потеребил нижнюю губу. Потом сказал: — А что у меня в активе, отец?
— У тебя в активе… — задумался мистер Уокер. — Что ж, с прессой ты не рассорился, а время нынче такое испорченное, что, пожалуй, тебя еще охотнее станут читать после сегодняшнего лицедейства. Би-би-си хочет от тебя отделаться, но, раз ты не нарушил контракта, они будут вынуждены расплатиться с тобой по-царски. Кстати: из-за дурной славы тебе не заказана дорожка в другие телевизионные компании, если только ты займешь правильную позицию.
— Какую же?
— Раскаяние.
— Само собой. Я раскаюсь с открытым сердцем. Сколько хороших карьер начиналось с раннего раскаяния. Джон Нокс был в свое время католическим патером, святой Павел — язычником-греком, а Моисей — египетским вельможей. Они сначала угнетали и унижали свой собственный народ, а потом раскаялись. Публично раскаялись. Слушай, если я вернусь, как меня примут в Шотландии?
Мистер Уокер сказал:
— Мне кажется, тебя примут радушно. Ты стал известным человеком, хотя и остался в дураках. Ради первого твои земляки простят тебе второе.
— И наоборот?
— И наоборот.
— Отец, — сказал Келвин, — я снова это чувствую. Все ясно как божий день.
— План?
— План. Я должен вернуться в Глейк и взяться за дело.
— А почему в Глейк?
— А почему нет? Он же в самом центре, хочешь — в нефтяной Абердин подайся, хочешь — в денежный Эдинбург, а хочешь — в Глазго с его телевидением. Может, даже духовный сан приму. А может, не приму. Будет мешать, когда займусь католическим вопросом. Не исключено также, что в будущем мы самоопределимся, отделив Шотландию от Британских островов.
— Географически? — встревоженно спросил отец.
Келвин от души рассмеялся:
— Нет, политически. Не беспокойся, отец, я не утратил чувство реальности.
— Тогда осталось снять только один вопрос, — сказал мистер Уокер и предостерегающе поднял палец. — Я имею в виду девицу, которую ты отвадил в Би-би-си. Ты ей что-то сказал про любовь. Я ничего не знаю, хотя подозреваю самое худшее. Тебе не будет от меня никакой поддержки, если ты еще раз вступишь в незаконную связь.
— Я достаточно изведал непостоянство женского сердца, — хмуро сказал Келвин, — и плотски познаю теперь только ту, с которой буду связан законными узами.