Забавно было смотреть на растерянное лицо этого лахтаря.
Он сначала подумал, что товарищ Хейконен ошибся; потом, что сам он сошел с ума. Однако, увидев у своего виска дуло нагана, эстафетчик, очевидно, убедился в реальности и подлинности происходящего.
— Товарищ командир, куда его прикажете отвести? — спросил я, обезоруживая пленного.
Слово «товарищ» в обращении к командиру, очевидно, окончательно убедило захваченного, что он попал к красным, а так как это был убежденный белогвардеец, то он сразу замолк, и ни одного слова я от него больше не услышал.
— Отведите его к первому пленному!
Письмо, врученное эстафетчиком товарищу Хейконену, заключало в себе очередное распоряжение командующего фронтом Ильмаринена начальнику заставы в Конец-острове фельдфебелю Риута.
В распоряжении между прочим говорилось о том, что до штаба доходят какие-то смутные слухи о появлении около Ребол какой-то красной банды, — вероятно, местной партизанской — требовалось немедленное донесение, соответствуют ли эти слухи действительности, и сообщалось, что, на всякий случай, для усиления отряда Риута к нему из Кимас-озера выходит подкрепление, которое прибудет в Конец-остров не позже, чем через двадцать четыре часа после письма.
Значит, это отряд Риута отошел через Ровкулы в Финляндию. Значит, через несколько часов нам предстоит встреча с подкреплением, идущим из Кимас-озера. Значит, в Кимас-озере ничего не знали по-настоящему о нас.
Пока все было благополучно, если не считать нескольких случаев рвоты у ребят.
Если бы не мы сами зарезали корову, мясом которой питались, никто ни на минуту не усомнился бы, что мы питались какой-то падалью.
Хейконен усилил караулы.
Медленно проходила зимняя метельная ночь в лесу и у ракотулетов.
Решительный бой был близок.
По рассказу эстафетчика, в Кимас-озере было не меньше трехсот вооруженных лахтарей, да и в ближайших деревнях не меньше того. Мы были в самом центре вражеских боевых сил и в расстоянии трехсот километров от своих.
Утром мы снова пошли вперед, таща на себе боевой груз, отощав, как кони от бескормицы, готовые каждую секунду принять бой.
Снова мелькание палок, сосновых стволов, снова хрустящий снег под скользящими лыжами, снова перелески, овраги, снова лес, замерзшие речки и лесные озера.
Мы идем вперед. Метель улеглась спать в пуховые сугробы.
— Кстати, Лейно, кто родился: мальчик или девочка?
— Гражданин Советской Карелии, — улыбнулся Лейно.
— Нажимай, нажимай, ребята! — подгоняет товарищ Антикайнен.
— Товарищи, кто из вас говорит с карельским акцентом или хоть знает его? — спрашивает командир.
Товарищи Рахияки и Яскелайнен вызвались. Им еще до революции приходилось бывать в Карелии на лесоразработках. Никогда не думали их родители, что они будут учиться на краскомов: судьба готовила им профессию лесорубов.
Мой взвод был главным. Рахияки и Яскелайнен пошли с моим взводом.
— Крепкий мальчик, говоришь? — обращаюсь я к Лейно на ходу.
— Спрашиваешь! — торжествующе отвечает он. — У такой акушерки, да чтобы плохой вышел!
Мы идем впереди своего отряда в белых балахонах без всякой дороги. Груз давит мне на плечи, но, чорт дери, не все ли равно теперь уже! Завтра, может быть, из всего отряда ни одного парня не останется в живых. А какие парни! Какие молодцы! И все — коммунисты!
— Иди, иди живее! — покрикиваю я на пленного эстафетчика, который ведет нас по им же самим проложенному следу.
И вдруг замечаю: метров за пятьдесят идет навстречу группа людей, вооруженных людей, одетых не по форме, но не совсем штатских. Они увидели нас и остановились.
— Начинай! — дал я знак Рахияки.
Рахияки протяжным напевом, напоминающим русский, запел песню на карельском диалекте.
Пел он спокойно и медленно, и шли мы тоже медленно, внешне не принимая никаких мер предосторожности. На самом же деле я, взяв одну из палок подмышку, освободившейся рукой переворачивал под балахоном барабан нагана, ощупывая, все ли патроны на своих местах в гнездах.
— Тоже господин фельдфебель, дает приказания! — деланно недовольным тоном перебил песню Яскелайнен. — Пошел бы в такую дорогу сам Риута!
Эти слова, несомненно услышанные противником, окончательно убедили его в том, что мы свои.
— Кто вы?
— Из отряда Риута! Нет ли у вас, ребята, прикурить? — приостановил свой запев Рахияки.
Мы плотно въехали в середину отряда противника. На двух из них были форменные егерские шапки. Нас было девять, их — десять.