Проехал озеро.
Въехал в Ватасалму, загнал лошадь с возом во двор (хозяйка знакомая была), заложил дверь и думал, что все в порядке. Завтра, мол, в Кимасе буду. Но вдруг ночью стук в дверь.
Хозяйка пошла открывать.
— Кто там?
— Ильмаринен и Верховский. Есть ли ночлежники?
— Нет.
— Чья лошадь во дворе?
Входят в комнату, зажигают свет. А я спал не раздеваясь. Разбудили меня.
— Запрягай лошадь — и живо в дорогу!
— Моя лошадь сейчас итти не может. Я выеду рано утром.
— Нет, ты выедешь сейчас.
И вытаскивают револьверы. Ну, пришлось выезжать. Выбросил я груз — вез я амбулаторные принадлежности и три мешка муки (один оставил все-таки) — и повез «господ». И довез их до Контокки. Они ссорились, спорили, ну, да я их не слушал, думал только, как бы бежать, только бы не угнали в Финляндию. А там, в деревнях, они всех угонять стали.
Обозы целые шли, обмораживались пачками, ну, а мне удалось убежать, только в Кимас-озере красных я уже не нашел, и почти все родные были угнаны.
27 января в шесть часов утра мы получили приказ выбить лахтарей из Барышнаволока и сразу же вышли.
Мой взвод опять был головным, но мне самому итти было очень трудно: мучила грыжа.
Шли мы очень быстро — километров семь-восемь в час. Часов в десять утра — на пути маленькое поселение, ну, избы три-четьгре, на десятиверстке даже не обозначено оно. Вхожу в избу.
— Белые есть?
— Нет.
— А вблизи?
— Тоже нет.
Идем дальше. И вдруг из оврага вспышки разрозненных выстрелов; у самой опушки овраг был. Я кричу:
— Вторая рота, заходи слева; третья рота, заходи справа; первая за мною, вперед!
Я кричу по-фински, лахтари все понимают; их было не больше двадцати. Они и задали стрекача, а со мною, повторяю, всего один взвод был.
К часу дня подошел наш отряд к Нуоки-ярви, на берегу которого расположен Барышнаволок.
Барышнаволок был приготовлен не только к простому нападению, а, можно сказать, к настоящей осаде.
Укрепления были сложены из бревен, скреплены и скрыты землей и снегом. Настоящие окопы с брустверами.
Неожиданный набег был тоже невозможен, потому что деревня расположила свои утлые домики на полуострове, соединенном с материком узким, тоже укрепленным перешейком.
Атаковать можно было, лишь пройдя по открытому озеру около километра.
Антикайнен снова разбил батальон на два отряда, которые должны были атаковать деревню с разных сторон: вторая рота — по перешейку с запада, первая — со стороны озера, с юго-востока.
Первая рота заняла исходное положение. Итти в бой при полном свете было нам невыгодно. Поэтому надо было дожидаться, пока стемнеет, а в это время года ночь не заставляет себя ждать.
Однако, белые, очевидно, разнюхали, что мы уже здесь, и заметно засуетились.
Надо было начинать возможно скорее, пока они совсем не приготовились.
Бить надо было одновременным ударом.
Вторая рота не знала об экстренном изменении плана, и нужно было ее срочно известить о том, что удар намечено произвести через полчаса.
Антикайнен отдал распоряжение товарищу Кярне, замечательному лыжнику, передать новое решение товарищу Карьялайнену.
Времени обходить по холмам, заросшим густым смешанным лесом, не было, поэтому Кярне пошел напрямик через озеро.
С неприятельских позиций его сейчас же заметили, и началась стрельба.
Антикайнен кусал себе губы.
— Неужели пропадет парень, не известив? — вслух спросил Лейно.
С неприятельского бруствера стал строчить пулемет. И вдруг затихло.
Тойво снял шапку.
— Брось хоронить раньше срока, — даже обозлился Хейконен.
Вдруг новый взрыв выстрелов.
— Жив, значит, — сказал Лейно.
И снова тишина. Неожиданная и тяжелая... Снова заработал пулемет.
И снова замолк.
Молчание тянулось невыносимо.
Время шло медленнее, чем когда-либо. Антикайнен взглянул на часы.
— Через две минуты начинаем, — сказал он. — Ты, Матти, со своим взводом остаешься со мною в резерве.
И он махнул рукой.
— Пойдем! — спокойно, как будто собираясь на товарищескую вечеринку, сказал Хейконен. И он обратился к Лейно: — Идем со мной, с тобой я пошлю сообщение, как пойдут дела.
С правого и левого флангов роты застрочили наши пулеметы, и отряд соскользнул с горы вперед, вперед на Барышнаволок. И сразу, как только застрочил наш пулемет, откликнулись и вступили в работу два пулемета второй роты и один патруля, стерегущего дорогу.