Стивен Рансимен
Падение Константинополя. Гибель Византийской империи под натиском османов
© Перевод, ЗАО «Центрполиграф», 2020
© Художественное оформление, ЗАО «Центрполиграф», 2020
Посвящается моему брату
Предисловие
В те времена, когда историки смотрели на вещи проще, считалось, что падение Константинополя в 1453 году ознаменовало конец Средневековья. Сегодня мы слишком хорошо знаем, что река истории течет неостановимо и на ее пути не бывает преград. Нет такой точки, о которой можно было бы сказать, что именно там средневековый мир превратился в мир современный. Задолго до 1453 года в Италии и Средиземноморье уже набирало силу явление, получившее имя Ренессанс. И много лет после 1453 года средневековые идеи сохранялись на севере Европы. Еще до 1453 года первопроходцы начали разведывать океанские пути, изменившие всю мировую экономику, но открыты они были и Европа ощутила на себе их воздействие лишь через несколько десятилетий после 1453 года. Закат и гибель Византии, триумф турок-османов повлияли на эти перемены, однако их последствия не объясняются событиями исключительно одного года. Византийская культура оказала влияние на Возрождение, но еще за более чем полвека до 1453 года византийские ученые стали покидать свою нищую и ненадежную родину ради уютных профессорских кафедр в Италии, а греки, последовавшие за ними после 1453 года, в большинстве своем были не беженцами от нового ига иноверцев, а студентами и исследователями с островов, которые пока еще находились под контролем Венеции. Уже давно возрастающее могущество османов чинило помехи торговым городам Италии, но все же не погубило их коммерцию, разве что закрыло для них пути в Черное море. Завоевание османами Египта оказалось более пагубным для Венеции, нежели взятие Константинополя, и даже если захват султаном черноморских проливов нанес Генуе тяжелый удар, то не потеря внешней торговли, а ее шаткое положение в Италии обусловило ее падение.
Даже в широкой политической плоскости падение Константинополя мало что изменило. Турки и без того уже вышли на берега Дуная и угрожали Центральной Европе, и ни для кого не было секретом, что Константинополь обречен, что империя, фактически состоявшая из одного приходящего в упадок города, не может устоять против государства, чья территория охватывала большую часть Балканского полуострова и Малой Азии, против империи, энергично руководимой и располагающей самой эффективной военной машиной своего времени. Христианский мир, бесспорно, был глубоко потрясен падением Константинополя. Не обладая нашей возможностью делать мудрые выводы задним числом, страны Запада не сумели понять всей неизбежности турецких завоеваний. Однако эта трагедия никак не сказалась на их политике или, вернее, ее отсутствии в восточном вопросе. Одна только Папская курия была искренне удручена и действительно планировала ответные шаги, но вскоре и у нее возникли более насущные проблемы в собственном доме.
В силу всего вышесказанного может показаться, что события 1453 года вряд ли заслуживают отдельной книги. Но в действительности они представляли огромную важность для двух народов. Туркам захват древнего города императоров не только давал новую столицу империи, но и гарантировал прочность их положения в Европе. Пока им не принадлежал этот город, находившийся фактически в центре их владений, на перекрестке Европы и Азии, они не могли чувствовать себя в безопасности. У них не было причин бояться греков как таковых, однако крупный альянс христианских государств, опираясь на эту базу, все еще мог бы их оттеснить. Обладая Константинополем, они могли быть уверены в будущем. И после всех превратностей своей истории турки по-прежнему владеют Фракией и их позиции по-прежнему сильны в Европе.
Для греков падение Константинополя оказалось еще более судьбоносным. Для них оно стало настоящим завершением главы их истории. Великолепная цивилизация Византии уже сыграла свою облагораживающую роль в окружающем мире и теперь умирала сама вместе с умирающим городом. Но пока она еще не погибла. Среди убывающего населения Константинополя накануне его гибели все еще встречалось множество блестящих умов своего времени, людей, взращенных в традициях высокой культуры, уходившей корнями во времена Древней Греции и Рима. И до тех пор, пока император, наместник Бога, находился на Босфоре, любой грек, даже оказавшийся в неволе, с гордостью мог осознавать свою принадлежность к истинно православному христианскому сообществу. На грешной земле император мало что мог сделать для людей, но все же он оставался средоточием и олицетворением божественной власти. Когда же вместе со своим городом пал и император, пришло царство антихриста, и Греция была загнана в подполье, где выживала, как могла. Эллинизм не умер окончательно, и это дань нескончаемой жизнестойкости и мужеству греческого духа.