– Не обижайся, брат, – сказала тихо Ребекка, – нас разбросала в разные стороны наша еврейская судьба, и это единственное, что у нас осталось общего.
В каюту вдруг вошёл молодой мужчина и сказал строго, по-турецки, обращаясь к Ребекке:
– Нам пора уходить, Чичак. Они должны немедленно отплывать.
– Хорошо, Арман. Дай мне ещё одну минуту,– ответила Ребекка, и Соломон невольно вздрогнул, когда услышал из уст своей родной сестры речь врага.
– Не бойся его,– сказала девушка, обращаясь уже к брату,– он добрый деревенский парень. Ради меня готов пожертвовать своей жизнью.
Она подошла к мужу, и тут Соломон, неожиданно что-то вспомнив, достал из кармана то красивое колье, которое он приобрёл когда-то в Смирне для сестры. Все это время он постоянно носил его с собой в надежде надеть при встрече на ее нежную шею.
– Возьми его, – сказал он, – это твой подарок.
Девушка взяла колье, благодарно взглянула на Соломона и сказала:
– Прощай, брат! Даст Бог, может, увидишь это украшение на шее своей племянницы.
Не в силах более сдерживать себя, она резко повернулась и сошла на пристань в сопровождении Армана.
– Спасибо тебе за всё, – прошептала она нежно своему мужу, – этот день я запомню на всю жизнь.
– Немедленно отчаливаем, – приказал шкипер.
Команда живо забегала по палубе, разводя паруса, и «Ангел» стал быстро выбираться из недружелюбного порта.
Когда судно вышло из акватория города, Диего подошёл к стоящему грустно Соломону и спросил:
– Какой у нас курс, хозяин?
Соломон задумчиво вглядывался в очертания удаляющегося берега и, очнувшись от своих раздумий, медленно, но уверенно приказал:
– У нас теперь только один курс, на Константинополь.
С прибытием новых сверхпушек у Мехмеда опять появилась надежда на победу. Пушки начали методично обстреливать крепостные стены города, в надежде пробить брешь для нападающих. Несколько ядер наконец смогли пробить дыру в стене, однако под руководством неутомимого Джустиани её быстро заделали ещё до приближения неприятеля.
Назревала необходимость решительного мощного штурма. Мехмед всячески оттягивал его, понимая, что при повторной неудаче дух войска будет окончательно сломлен, и это навсегда похоронит его мечту о взятии Царьграда.
После сорокадневной осады с применением тяжёлой артиллерии, при двадцатикратном превосходстве в живой силе ни один турецкий солдат не смог проникнуть на территорию города. Этот факт сильно подрывал веру в окончательную победу. Даже сухопутная переброска судов в бухту Золотого Рога, придуманная Халалом, не решила ровным счётом ничего. Город оставался неприступен. Количество его защитников всё уменьшалось, помощи они ниоткуда не ждали, но никакого пораженческого настроения среди них не наблюдалось. Наоборот, они были полны решимости до конца отстоять свою столицу и уберечь религиозные святыни от посягательств врага. Даже когда Соломон привёз из Фессалоник плохую весть о провале экспедиции венецианцев, всё равно это не вызвало никакого отчаяния.
В такой обстановке в воскресенье 27 мая Мехмед на военном совете объявляет день генерального штурма – вторник 29 мая. Всё воскресенье он с глашатаями объезжал свои войска и громогласно объявлял солдатам, что намерен дать им три дня на разграбление города после его захвата.
– Перед вами самая богатая столица мира,– говорил он,– тысяча лет сюда стекались несметные сокровища с некогда необъятных территорий византийской империи. Сейчас настал момент, когда славные сыны османов должны поглотить всё это богатство и сделать Константинополь своей столицей. И потому я, ваш султан, обещаю вам, что три дня после взятия вами города вы будете беспрепятственно грабить его. В течение трёх дней всё, что вы найдёте там, будет вашим. Мне, кроме церквей и зданий, больше ничего не надо. Первым, кто проникнет в город, будут подарены богатые земли и угодья. Офицерам, командующим авангардами, я предоставлю высокие государственные посты.
Войско слушало Мехмеда и восторженно кричало. Речь султана подняла их боевой дух. Все были полны решимости взять город в назначенный день. Весь понедельник турки готовились к штурму, приводя в порядок оружие, засыпая крепостные рвы, а то и просто отдыхая. Вечером того же дня турки зажгли многочисленные факелы и под звуки барабанов и пронзительной зурны начали отплясывать под улюлюканье и дикие вопли.
Со стороны осаждённого города казалось, что в пожаре пылает весь турецкий лагерь. Долетавшие до защитников возгласы противника, производили удручающее впечатление.
Император Константин собрал в этот день всех своих вельмож и сказал: