Вот так-то. Впрочем, иной раз и глупая голова может сослужить службу человеку. Хоть пастор и натерпелся сраму, но чему-то он, видать, обучился в школе, потому что в конце концов пастор оказался тем, кто смеется последним.
В те годы, когда господин Манволь был пастором в Коуруме, там жил владелец поместья Раннхольм. А помимо Раннхольма все остальные большие поместья в округе тоже принадлежали ему. Звали его Йокум Стисен; это был могущественный человек, и богат он был несметно. Говорили, что он по рождению был из крестьян. Пастор охотно наведывался в Раннхольм, и не станем же мы кидать камень в человека за то, что его тянет к богатеям. В доме, где есть чем подкормиться, всегда толкутся те, кто только может придумать повод для визита. Но помещика всегда так и подмывало унизить пастора; он, например, заставлял пастора нести впереди себя свечу. А надобно признать, что приходская паства — это как раз те из малых сих, кого гневить не следует. В народе ходило много толков про то, как глумятся над пастором в поместье Йокума Стисена, когда он там бывает; это было просто непристойно. Его заставляли благословлять трапезу, когда собутыльники хозяина сидели за столом, обжирались и резались в карты. Ну, это ладно, благословение еще никому вреда не приносило, но они покушались на пасторское достоинство, а это уж непозволительно. Однажды они заставили одну из служанок опрокинуть пастора навзничь и усесться ему на голову — фу, срам какой! Обходить поместье Раннхольм стороной пастор не мог — не так уж он был богат. К тому же он не всегда и замечал, что над ним потешаются.
Но послушайте, что было дальше. Однажды в Раннхольме затеяли попойку. За столом были одни мужчины. Йокум Стисен всегда созывал полон дом барышников и тому подобного сброда; они пили и дулись в карты, пока не засыпали тут же, за столом. Оно, конечно, негоже пастору бывать на таких сборищах, так что оправдывать господина Манволя никто не станет, но все-таки он был там. Сперва все накинулись на еду, и пастор не отставал от других, а потом прочел молитву, держа в руках псалтырь Хольмблада. Тут помещику взбрело в голову похвастать перед честной компанией своим скотом, и все отправились на скотный двор. Йокум Стисен откармливал бычков; что ни год сотни голов скота переправлялись на юг из его поместья. На скотном дворе грязи было по колено, и пастор отказался идти туда в своих лакированных сапогах.
— Надевай тогда мои деревянные башмаки! — сказал помещик, усмехаясь. Он ткнул пальцем в башмаки, стоявшие в сенях, и вся компания пришла в восторг от этой шутки, потому что башмаки были непомерно большие, прямо-таки громадные были башмаки.
В нынешние времена деревянные башмаки, какие носили когда-то, почти нигде не встретишь. Теперь больше в ходу деревянные башмаки с кожаным верхом. Ну а тогда таких в помине не было. Башмаки были громадные, а чтобы они не растрескались, их оковывали железными скобами. Башмаки Йокума Стисена были особенно велики, потому что сам он был здоровенный детина с громадными ножищами. Башмаки его были ни дать ни взять деревянные корыта, обитые железом.
Пастор покосился на них. Отъевшиеся зубоскалы так и покатились от смеха. Но пастор все-таки надел башмаки! Он словно хотел преподать им урок кротости. Затем все отправились осматривать быков. Тщедушный пастор тащился и шаркал башмаками; он, точно ребенок, мог вертеть в них ногами во все стороны.
Шутки так и сыпались на пастора. Говорили, что падение в навоз ему не грозит, потому что ноги у него тяжелее туловища. Говорили, что в таких корытах он, дескать, сможет переплывать реку, как на плоту… В общем, глумились как только могли.
И тут Йокум Стисен закричал, что ежели пастор сможет дойти в таких деревянных башмаках до Гамбурга, то он отдаст ему поместье Кнуструпгор.
— Это пари? — быстро спросил пастор.
— Выходит, так! — загоготал Йокум Стисен, а остальные пришли в восторг, видя, как дурачат пастора.
— Вы слышали? Стало быть, вы все свидетели, — сказал господин Манволь.
Он вошел в сени, скинул с себя башмаки и отправился домой. Вся компания чуть не лопнула от смеха. Правда, Йокум Стисен был немного озадачен; ведь пастор ухитрился обернуть шутку в серьезное дело и с тем ушел.