— Йовен?
— Ну да! — Тёгер раздраженно усмехнулся. — Я ничего не могу тебе рассказать, потому что никогда в жизни не видывал этого йовена. Ты вот у нас ученый, тебе лучше знать.
С этими словами Тёгер вышел из-за стола и поднял в кузнице такой трезвон, что искры снопами сыпались из-под его молота.
Миккель отправился порыбачить. Недалеко от устья его лодка встретилась с лодкой Йенса Сивертсена. Завидев Миккеля, тот встал во весь рост и окликнул его:
— Мы тут разузнали новости с войны, — сказал Йенс — На барскую усадьбу приходил разносчик, а после люди нам все пересказали. Дела идут лучше некуда. Удача ни разу не изменила нашему королю.
Йенс Сивертсен казался необычно оживленным. Он не упомянул об Отто Иверсене, но Миккель догадался, что про молодого барина тоже были добрые вести. Ему не хотелось расспрашивать Йенса Сивертсена, и он направил лодку в другую сторону.
* * *— Хочешь, я расскажу тебе про йовена? — благодушно заговорил с Миккелем Тёгер, когда они встретились вечером. — Если верить людям, то раньше водилось много йовенов. А сейчас если какой и остался, так он имеет отношение к нашему Бёрре. Вот ты смотришь на меня с удивлением, а люди говорят, будто так оно и было. Разумеется, дело не в самом Бёрре, а в его рассудке — как он его потерял. Он ведь спятил-то давно, Бёрре гораздо старше, чем многие думают. А я еще помню, как было дело. Он свихнулся из-за несчастной любви. И с тех пор у нас стали поговаривать, будто на здешних холмах йовен завелся. Я уж не раз его слышал. Хотя бы в прошлом году, когда я соль выжигал: сижу, бывало, ночью на берегу, котлы сторожу, вот он тогда несколько раз подавал голос. Бёрре не раз мне там помогал, и сам тоже слышал. А видеть его никто не видел. На свете нет такого человека, который видел бы йовена, потому что увидеть его значит умереть.
ГРОЗА
Однажды ночью Миккель проснулся от тяжелого грохота над головой, и в тот же миг в глаза ему ослепительно полыхнула голубая молния. Отец, уже одетый, сидел на своем сундуке.
— Гроза пришла, — тихо вымолвил Тёгер. — Я не знал, будить вас или нет.
Миккель стал одеваться, следом за ним проснулся и Нильс и тоже оделся. Гром гремел еще далеко, но раскаты следовали один за другим почти без перерыва; судя по звукам, гроза катилась толчками, но она неуклонно приближалась. Молнии низвергались из туч одна за другой, вспыхивая через короткие промежутки, словно то затухающий, то разгорающийся пожар.
— Трудная будет ночка, — сказал Тёгер и повернулся лицом к окну; вспыхнула молния, и Миккель увидел, что лицо его приняло торжественное выражение.
— Вы бы сходили на плотину поднять щит, — сказал старик немного спустя, — а не то как начнется по-настоящему, так, чего доброго, еще и затопит. Да хорошенько закрепите там колесо.
Нильс и Миккель отправились на плотину. Было не слишком темно. Но на востоке черная мгла стояла непроницаемой стеной, небо угрожающе вспучилось, из черноты вырывались молнии и озаряли все сверху донизу таким светом, что под ногами видны были мельчайшие камешки, а над головой в это время тихо голубело ночное ясное небо. Нильс молча закрепил колесо, и оно затихло; а Миккель поднял шлюзный щит, и вода свободно полилась через неподвижные лопасти. Братья вернулись в дом и тихо уселись на лавке.
Гроза быстро надвигалась; время от времени бешеная, ослепительно белая молния прерывала череду бледных вспышек, и с каждым разом все ближе раздавался следом за ней трескучий удар.
Рокот громовых раскатов постепенно затихал, удаляясь, и смешивался с глухим ворчанием далеких ударов.
Внезапный порыв ветра, подняв столб пыли, налетел на стену дома; вот шлепнулась в окошко тяжелая дождевая капля, за ней другие, и на дерновую крышу хлынул ливень. Тёгер затворил ставни. Вспышка молнии резко осветила помещение, и Миккель увидел прозрачные старческие глаза своего отца. И в тот же миг над головами у них бабахнули с яростной силой два страшных разрыва, затем раздался громкий раскат, словно камни загремели с горы, и наконец — глухое ворчание грома.
— Глаза поберегите! — напомнил Тёгер.
При следующей молнии Нильс уже прикрывал глаза шапкой, чтобы не ослепнуть, нечаянно заглянув в разверстые небеса. Немного погодя, он молча улегся в постель. Сверкали молнии, горница озарялась жёлтым и зеленым полыхающим светом; Нильс с головой укрылся овчиной и скорчился под нею, как младенец в материнском чреве, прижав колени к подбородку. Трах-тарарах! Раздался такой оглушительный удар, словно небо обрушилось на землю.
«Неужели такой удар грома станет для меня последним звуком, который я услышу в этой жизни?» — подумал Миккель.
Тут молнии так зачастили, что сверкание продолжалось уже непрерывно, и в горнице стало светло, как днем, грохот сотрясал небо и землю со всех сторон. Плети дождя хлестали по крыше, плескались за дверью по каменному порогу, с шумом низвергались в реку.
Вдруг из кузницы раздался такой звон, точно обвалилась целая куча железа.
— Свят! Свят! — воскликнул Тёгер, вскинув седую голову, вокруг которой плясал целый рой искр, — и в тот же миг молния ударила в кузницу: они услышали как будто чудовищный сквозняк, потом что-то загрохотало, и одновременно раздавалось сухое потрескивание. Замерев, они на мгновение погрузились в непроницаемый мрак, из которого пахнуло запахом серы; Миккель, задыхаясь, ловил ртом воздух.
Тут Тёгер засветил огонь — тюк-тюк, упорно высекал он искру из огнива, пока не затеплилось пламя. Приоткрыв дверь кузницы, он заглянул в помещение: опрокинутая наковальня лежала на земле, из горна высыпались наружу угли, но пожар не занялся.
Спустя немного времени гроза начала стихать. Капли дождя поредели, сила его была на исходе. Тёгер и Миккель вышли на двор поглядеть, что делается вокруг.
Грозовая туча висела над фьордом, сизая и тяжелая. Молнии били из нее не переставая, вспенивая воду. На востоке небо прояснилось, там снова зажглись звезды. Река набухла и бурлила, кругом все было мокро, и в воздухе стоял кисловатый запах. Но выбравшись на вершину ближайшего холма, они увидели плачевное зрелище. В глаза им бросился огонь многочисленных пожаров, горело по всей округе в десятке разных мест, пламя огромных костров, торжествуя, поднималось к небесам.
— Ох! — только и выдохнул опечаленный Тёгер. Он торопливо соображал, у кого горит.
— Загорелось в Гробёлле и в Коуруме, — сказал он огорченно. Внезапно он повернулся в другую сторону и воскликнул с облегчением:
— Нет, пронесло!
Миккель поглядел в ту же сторону. Дом Йенса Сивертсена на берегу фьорда по-прежнему был цел и невредим. Миккель вспомнил Анну-Метту, и сердце его встрепенулось. Оказывается, она больше значила для его сердца, чем он предполагал.
— Вон крыша обвалилась, — пробормотал Тёгер, который уже снова повернулся в сторону горящих деревень. В том месте, куда он смотрел, пламя как раз столбом взметнулось вверх.
Туча нависла над Саллингом. При каждой вспышке можно было видеть дома и прямоугольники полей, свет был так ярок, что они различали даже составленные в зароды снопы по склонам холмов, видели белую пену прибоя. Недолго пришлось ждать, пока и там вспыхнули пожары, сверху их озарял блеск молний. Тёгер каждый раз вздрагивал, точно от боли.
— Тяжкая ночь выпала нынче для многих людей, — проговорил он, качая головой. — Пойдем поглядим, что делается с жерновами.
Там все оказалось в порядке. Вода в мельничном ручье поднялась высоко, но плотина стояла крепко. Колесо едва выступало из воды. Тёгер, вздыхая, пошел в дом. А Миккель отправился на пригорок, величавое зрелище притягивало его к себе, навевая множество мыслей.
Туча сползла на самый край неба и погромыхивала вдалеке приглушенными раскатами, молнии сверкали слабее. Куда ни глянь, со всех сторон полыхали зловещие костры пожаров.