Все так бы и шло своим чередом, если бы внезапная болезнь Рана не ускорила события, которых следовало ожидать.
В один прекрасный день наш король, имевший здоровье племенного быка, начал жаловаться на слабость и головокружение. Сначала он вызвал военных лекарей, но они оказались бессильны перед его таинственной болезнью, впрочем, как и перед другими физическими недомоганиями, не связанными с ранами, нанесенными холодным оружием. С их помощью или же без нее, здоровье Рана, казалось, ухудшалось с каждым днем. Вскоре его начала мучить лихорадка. У короля не осталось другого выбора, кроме как слечь в постель.
В этот момент вызвали Друза. Это было показателем того, насколько серьезно был болен король, раз уж он обратился к верховному жрецу, зная, что тот всего лишь мошенник, что, впрочем, не являлось секретом ни для кого из нас. Однако он обладал кое-какой магией, которая могла бы отразить странную болезнь, и Ран, метавшийся в лихорадке, в отчаянии прибегнул к последнему средству.
Друз кинул на короля один лишь взгляд и объявил, что тот стал жертвой колдовских чар. Ужаснейшего чародейства, целью которого было извести монарха. Это могло быть только колдовство, и ничто другое!
Друз поклялся, что не имеет к этой магии никакого отношения и что уверен, что знает источник этого колдовства. Облаченный во все свои регалии, жрец осудил веру в ложных богов и публично объявил, что боги позволили королю заболеть, потому что были рассержены кощунственными обрядами, проводимыми в «кое-каких покоях» при дворе. Только он один, напомнил Друз, был избран служить истинным богам предписанным образом, а все остальное является святотатством. Во время всей своей тирады жрец ни разу не упомянул имени королевы. Все же многие из нас поняли, на кого именно был направлен его праведный гнев. Мы молчали и ждали, что же будет дальше. Как оказалось, Друз был прав, указав на истинный источник недомоганий короля, но ошибся в средствах.
Болезнь не была ни божественным гневом, ни злокозненными чарами, наведенными на короля. Скорее, все дело было в яде замедленного действия, который тайно подмешивали в пищу короля. Узак, вот кто раскрыл заговор и этим, скорее всего, спас жизнь своего монарха.
Так или иначе, задержали нескольких рабов из числа кухонной прислуги, и через несколько дней здоровье короля начало улучшаться. Вскоре он встал на ноги и вновь потребовал пищи и вина. Его выздоровление казалось чудом, и Ран, по своему обыкновению, приказал устроить пир, чтобы хорошенько отпраздновать это событие.
В день перед торжественным пиром выяснилась вся правда. Ран устраивал прием при дворе, а Лор, как обычно, сидела подле него, когда в зал с обеспокоенным выражением лица ворвался Узак. Он просил разрешения приблизиться к трону, и кивком головы Ран дозволил ему подойти. Узак подбежал к королю и что-то шепнул ему на ухо. На мгновение вспышка гнева пересекла чело монарха, но все же он сохранил железное самообладание.
Звонким голосом, которым он обычно вещал с трона, Ран проговорил:
— Я хочу заявить, что мы обнаружили причину нашего недавнего приступа… несварения. Кажется, кто-то подложил кое-какие порошки в королевскую пищу!
Пораженная аудитория издала дружный вздох; в зале установилось гробовое молчание. Все глаза были устремлены на короля. Никто не двигался.
— Нам удалось схватить тех, кто совершил это трусливое деяние. Мне только что сообщили, что после некоторого пребывания в камере пыток все они добровольно признались в содеянном. Кажется, это был заговор с целью занять трон! — Король позволил своему голосу понизиться до зловещего шепота. Можно было почувствовать, как все в зале напряглись в самых жутких предчувствиях. Даже невиновные — а никого в зале нельзя было назвать совершенно ни в чем не замешанным — имели кучу причин бояться гнева Рана, так как множество ни в чем не повинных людей погибло в застенках в руках королевских палачей из-за того, что попались королю под горячую руку.