Подготовка «Роси» заняла меньше часа, даже с учетом того, что Амос менял и тестировал починенный клапан. Алекс пел в рубке, будто зяблик на утренней зорьке. О мелодии речь не шла, это было музыкальное излияние удовольствия и предвкушения. Амос, Тереза и Ондатра оставались в машинном отделении. Джим пытался представить, что сейчас чувствует девочка. Одиночество. Гнев. Отверженность. Он надеялся, что неправ. Или что к этим чувствам примешиваются и другие — ожидание, любопытство, надежда. Он надеялся, без всякой на то причины, что они имеют значение, что Тереза каким-то чудом проживет достаточно долгую жизнь и успеет разобраться со сложностью своей души.
Они шли к системе Сол на тяге в половину g вместо обычной трети, и Наоми вздохнула. Джим сперва решил, что она думает о том же.
— Через врата идет слишком много кораблей, — сказала она. — Мы подаем плохой пример.
Он взглянул на тактический экран. Да, конечно, Наоми права. За то время, пока они находились в относительной неподвижности и Наоми оценивала данные, сквозь врата прошло больше десяти кораблей, все рвались на тяге по каким-то делам, по их мнению, стоившим риска. Или просто этого риска не понимали. Или им все равно.
— Знаешь, что был еще один инцидент? — спросила Наоми. — Пришло сообщение от Окойе. Это произошло в системе Гедара.
— Сколько уже раз?
— Двадцать, кажется. Около того.
Алекс наверху разразился радостными переливами. Что-то светлое, оживленное, как весна. Будто слышишь послание из другой вселенной.
— Окойе с этим разберется, — сказала Наоми, отвечая на молчание Джима. — Если кто-то сможет, так только она.
В тот момент, когда они нырнули к трепещущей поверхности, составляющей врата Сол, позади, сквозь врата Лаконии, ворвался быстрый транзитный корабль, развернулся и начал маневренное ускорение. Джим следил за ним, ожидая направленного на них луча с требованием сдаваться. Луча не было.
— Похоже, мы ускользнули как раз вовремя, — сказала Наоми.
— Чуть не попались, — ответил Джим. — Сколько раз нам еще повезет?
Они прошли сквозь врата Сол прежде, чем успели увидеть, куда направляется тот корабль.
Интерлюдия. Спящая
Она спит, и сон уносит ее, она уплывает назад, в глубину времен, где еще нет разума. Она словно возвращается к тем истокам, о которых поколениями вещали праматери, мягко и навсегда тонет в черном всеобъемлющем океане. Вместе с ней еще двое, их нет, а потом они снова здесь, рядом с ней и внутри нее, словно полузабытая песня, которая кружит в памяти. Она расширяется, как птичка-нектарница расправляет крылья, чтобы уловить больше солнечного тепла и света, но здесь нет ни солнца, ни света, пока еще нет, есть лишь холодная тьма, просторная и мягкая, как постель.
Ей многое известно.
Когда-то, так далеко, что невозможно даже представить, все было вот как: твердыня холода сверху, а снизу твердыня жара, и между ними, непримиримыми, лежала вселенная. И спящей снятся потоки и сила, и кровь ее — это кровь океана. И соль ее — это соль океана. Рукой, обширной, как континенты, и нежной, как ее кожа, она ласкает жгучий жар под собой и успокаивающий холод вверху. Тянутся эпохи, когда нет ничего живого, и вдруг оно возникает. Возможно, их сразу много, но этот сон — откуда-то из середины, он снится ей, поскольку там течет извилистый путь, несущий ее к началу, но медленно, медленно, медленно.
Спящая уплывает, и прочие плывут вместе с ней. Их стало больше — маленьких пузырьков прошлого вокруг и внутри нее, плывущих в том же потоке, что и она, в том, что есть она. Два соприкасаются, становясь одним, и снова разделяются надвое, снова и снова. Она равнодушно смотрит и слышит лепет в благословенной прохладе без света — праматери шепчут, что здесь рождается страсть. Щенячья радость созидания ради созидания, когда не из чего созидать, кроме как из самих себя.
И спящая забывает, и погружается в медленное течение. Приходит к безвременью и невидимости, и жаждет чего-то насыщеннее, чем вода. К ней понемногу поднимаются отголоски пиров и насыщают на десятилетия, ей снится, как она спит в безопасности, в потоке вечности. Ее руки тянутся к пяткам, пальцы касаются пальцев ног. Она — дитя, созданное из пузырьков соленой воды... и кто-то другой называет их... клетками? Слова ничего не значат, теперь она чувственна и без каких-либо языков.
Еще нет света — пока нет, но есть бушующий и бурлящий яростный жар далеко внизу. Он кипит, порождая странный каменный привкус, несет ее и уносит прочь, и становится ею. Сверху холод, где ничто не течет, бесконечная стена, огибающая вселенную. Появляется постоянная рябь, и поток течет внутри потока, и чувствуют его не все. Как поручень в воде, нечто, созданное из ничего, и она плывет по нему, направляет и стремится вперед. Маленькие пузырьки прошлого усложняются, соединяясь друг с другом. И впервые за все время она ощущает усталость.